— Загогал ужо, — сморщился князь. — Уходи, ко сну пора…
На другой день холоп, помогавший Голицыну облачаться, рассказал:
— Вечор тати за двором немецкого купца убили. Того, княже, коий тебя навещал.
Охнул Голицын.
— Спаси Бог! — Перекрестился, вздохнул облегченно. Мертвый слова не вымолвит. И на дыбе у Семки Годунова смолчит.
Самозванец с поляками да боярами-переметами отдыхал в Севске. И хоть этот городок в трех десятках верст от Добрыничей, Отрепьев знал, что Мстиславский напасть побоится — годуновский воевода трусливый.
Шляхтичи бражничали после первой победы, горожан грабили. Хотел было Отрепьев унять их, да паны вельможные его и признавать отказались. Ко всему прослышала шляхта, будто король Сигизмунд сейм готовит. Стал воевода Мнишек с панами собираться в Польшу, потребовали у Григория денег. Отказал Отрепьев, да еще и попрекнул шляхтичей: «Вы уговор рушите, слово не держите».
Обиделись паны, назвали Григория Отрепьева вором, да еще пригрозили: «Если не дашь злотых, все от тебя отъедем!»
Подняли паны вельможные смуту — одни за Отрепьева ратуют, другие домой тянут. На базарной площади Севска собрались, бранятся. Отрепьев приехал к шляхтичам не один, с сотней казаков. Оделся богато, поверх брони шуба соболья внакидку. Пускай зрят паны да соображают. Не слезая с седла, въехал в круг, спросил строго:
— Из-за чего страсти, панове?
Юрий Мнишек рта не успел раскрыть, как опередили, завопили паны вельможные:
— Плати злотые, пес!
Отрепьев руку в кожаной рукавице поднял, оборвал крикунов:
— Деньги в Москве, как и обещал!
Тут шляхтичи, державшие сторону самозванца, зашумели:
— Отступники! Не давай им злотых, царевич!
И снова Григорий голос подал:
— Клятвенно заверяю всех, одарю щедро, когда на царство сяду!
Краснощекий пан поднялся в стременах, наклонился к Отрепьеву, крикнул:
— Чтоб тебя на кол посадили, а не на трон!
Григорий не сдержался да кулаком пану в зубы и тронул коня. Лихой гайдук успел с Отрепьева сорвать шубу с плеч и под смех шляхтичей затесаться в толпе. Побагровел Отрепьев, схватился за саблю, а казаки пики наперевес, повернули коней на шляхтичей.
Быть бы в войске самозванца побоищу, если бы Григорий Отрепьев не опомнился.
На другой день Мнишек, а с ним многие другие вельможные паны со своими гайдуками покинули самозванца, отправились в Польшу. Остались с Лжедмитрием полторы тысячи шляхтичей. Вместо Мнишека избрали паны в гетманы усатого и толстого Дворжицкого.
Отъезд Юрия Мнишека опечалил Отрепьева ненадолго. Вскоре прибыли в Севск двенадцать тысяч казаков.
Глава 6
С обозом и челядью приехали князья Шуйский и Голицын в Добрыничи. В ратном деле они неуки, отродясь такое многолюдное войско не водили, да и не упомнят, когда в броне хаживали. А тут Годунов на них этакий хомут надел.
Не успели князья в Добрыничах обжиться, как слух пополз: Лжедимитрий снова зашевелился.
Собрали Шуйский с Голицыным воевод совет держать. Позже всех явился Михайло Борисыч Шеин, ведавший огневым нарядом.
В горнице тесно, шумно. Щурил Шуйский и без того маленькие глазки, то на одного поглядывал, то на другого.
— У вора конников множество, легко ходит, — переговариваются полковники.
— Нам из Добрыничей не след двигаться, а то на пути, как в прошлом разе, перехватит, и изготовиться не успеем.
Стрелецкий голова вставил:
— Самозванец конными богат, а на пушки нищ.
— Истину глаголешь, — поддержал его боярин Шеин. — У нас не как у вора, рушниц и тюфяков[26], разных пушек вдосталь, встретим самозванца огневым боем.
Голицын рта не раскрывал, слушал.
Вошел княжий челядин. От порога сказал:
— Гонец от воеводы Митрия Шуйского.
Замолкли полковые воеводы. С чем гонец из Брянска? О чем князь Димитрий уведомляет?
Стрелец как был в тулупе дубленом, так и в горницу ступил, поклонился:
— Князь-воевода Димитрий Шуйский сказывает: по государеву указу ведет он тебе в подмогу двадцать тыщ воинов.
Поднялся Василий Иванович Шуйский, дрогнули тонкие губы.
— Услышал Господь молитву нашу. Теперь, воеводы, дождемся князя Димитрия, и пущай приходит самозванец…
Сошлись под Добрыничами, развернулись. Тысячи ног месили снег, загрязнили. В морозном дне слышался гомон, выкрики, звон доспехов, ржали кони.
Самые голосистые ратники с той и другой стороны наперед вышли, задирали, оскорбляли один другого до обидного, а начинать первыми никто не решался.
За стрелецкими полками холм. Снегу коню по брюхо. Князья Шуйский с Голицыным на вершину въехали. Шуйский из-под ладошки смотрит, как Отрепьев полки поставил: по правую руку конные казаки, в челе пешие, а сам с шляхтичами левым крылом.
У казаков над головами пики щетинились, раскачивались бунчуки. Блестит медь пушек. Их у Отрепьева было мало. Князь Василий всего восемь насчитал. У боярина Шеина в пять раз поболе.
В том месте, где шляхтичи, должен был и Отрепьев. Шуйский задерживает взгляд. Где тот, кого они, Романов с Шуйским да Голицын, царевичем Димитрием нарекли и, как охотник борзую, выпустили на Годунова?
Кривил князь Василий Иванович губы в усмешке. Когда они с Голицыным уговаривались молву о живом царевиче распустить и князь Василий Васильевич предложил монаха Гришку Отрепьева выдать за сына царя Ивана Грозного, потому как тот обличьем смахивал на покойного Димитрия, не мыслили Шуйский с Голицыным воевать а самозванцем.
— Что, князь Василь Иваныч, поддел нас Бориска? — сказал Голицын, будто догадавшись, о чем думал Шуйский.
— В том его промашка.
Воевода Дмитрий Шуйский, прибывший со своими полками накануне, тут же находился, воскликнул:
— Каку рать на вора собрали!..
Шуйский слова брата оставил без ответа, подумал: «Воинство Григория хоть и уступает в числе годуновской рати, да зело молодец Отрепьев, сам боя ищет».
В душе ворохнулась смутная тревога: «Ужли Гришка и впрямь уверился, что он настоящий царевич? А
