День был дождливый, и мы играли во внешнем холле. Капитану пришла блестящая идея одеться в одни из рыцарских лат, стоявших у стены. Мы, его верные последователи, не стали терять времени и, сделавшись его оруженосцами, при помощи изобретательности и большого количества веревок облачили его в броню.
Внезапно в наши средневековые развлечения резким анахронизмом вмешался рожок автомобиля, и наша шайка рассыпалась, как стая кроликов от выстрела.
Майкл встал на пьедестал и замер в обычной позе рыцаря, караулившего дверь. Дигби взлетел по лестнице, девочки скрылись в гостиной, Огастес и еще один мальчик убежали по коридору, а я, подобно королеве Джиневре, нырнул в ближайший сундук.
Я чувствовал, что задыхаюсь, но гордость не позволила мне вылезти. Следующим моим ощущением было прикосновение к моему лицу мокрой губки. Я лежал в кровати, Майкл смачивал мое лицо, а Дигби дружески лупил меня кулаками по животу.
Когда меня привели в чувство и изругали за то, что я задохся, мне сообщили, что у тети Патрисии в гостях был «черный человек». Провожая гостя к автомобилю, она долго с ним разговаривала, стоя у тех самых лат, в которых прятался Майкл.
Мы были страшно заинтригованы этим посещением, но Майкл ничего не говорил по поводу того, что слышал. Он только сказал, что таинственный черный человек действительно приезжал и что ему в броне приходилось сдерживать дыхание и напрягать все силы, чтобы не шелохнуться и не выдать своего присутствия.
Среди всеобщего восторга его героизмом мой собственный незначительный подвиг, состоявший в том, что я предпочел смерть обнаружению и позору, прошел незамеченным.
Я должен, однако, отдать справедливость Майклу: как только исчезла тетя Патрисия, он соскочил со своего пьедестала и открыл крышку сундука, а потом, освободившись от своих лат, сам отнес меня на руках в мою комнату. Дигби, который после долгой и мучительной для всех нас практики был нашим горнистом, снял со стены свой старый рожок и протрубил на нем то, что, по его мнению, называлось: «Торжественным приветствием герольдов» в честь героической твердости, проявленной Майклом и мной.
Несмотря на молчание Майкла по поводу посещения «черного человека», мы, прочие, много о нем говорили. Мы не пришли ни к какому заключению и должны были довольствоваться идиотской теорией, каким-то образом ставившей это посещение в зависимость от происшедшего в нашем доме незадолго перед этим случая с одним индусским мальчиком. Это был старший сын и наследник какого-то из просвещенных правителей Индии. Его отец магараджа сперва воспитывал его в колледже для индийских принцев – кажется, это был Раджкумар-колледж в Аджмире, – а потом послал в Итон. Он был превосходным спортсменом и атлетом и прямо боготворил Майкла.
По просьбе Майкла тетя Патрисия пригласила его в Брендон-Аббас, и когда он увидел «Голубую Воду», он форменным образом упал в обморок.
Я не думаю, чтобы сапфир был причиной этого обморока, скорее всего это было случайностью, однако факт остается фактом. Это было странно и жутко, тем более, что он так и не дал никакого объяснения своему обмороку и ни слова не сказал по поводу знаменитого камня.
Так мы жили нашей счастливой молодой жизнью в Брендон-Аббасе в те дни, когда приезжали туда из приготовительной школы, из Итона, и позднее из Оксфорда.
Исчезновение «Голубой Воды»
И вот однажды осенним вечером вся наша жизнь перевернулась внезапно и непоправимо.
Я не ученый и не философ, но я хотел бы, чтобы какой-нибудь убежденный сторонник учения о свободной воле, строящей жизнь, доказал мне, что мы не являемся беспомощными жертвами поступков других людей.
В этот прекрасный осенний вечер, такой памятный и такой обычный, мы все сидели после обеда в большой гостиной Брендон-Аббаса. Это был последний раз, когда мы все были вместе. В гостиной сидели тетя Патрисия, капеллан, Клодия, Изабель, Майкл, Дигби, Огастес Брендон и я.
Тетя Патрисия попросила Клодию спеть, но эта юная леди отказалась, сославшись на нездоровье и несоответствие настроения. Она действительно выглядела бледной и озабоченной. Я уже несколько вечеров видел ее такой и не знал, чему это приписать: ее долгам в бридж или счетам ее портних.
Со свойственным ей желанием помочь, Изабель села за пианино, и мы молча слушали ее милый и приятный голос. Тетя занималась вязанием, капеллан перебирал пальцами, Огастес вертел в руках портсигар (закурить он не смел), Дигби перелистывал иллюстрированный журнал, Клодия, нахмурившись, боролась с какой-то неприятной проблемой, а Майкл внимательно следил за ее лицом.
Изабель встала и закрыла пианино.
– Как насчет партии на бильярде? – спросил Огастес, но раньше, чем кто-нибудь успел ему ответить, Клодия сказала:
– Тетя, милая, покажите нам «Голубую Воду». Я не видела ее сотни лет.
– Правильно, – согласился Майкл, – давайте наслаждаться зрительными ощущениями!
Капеллан поддержал его и сказал, что он охотно сходит за сапфиром, если тетя Патрисия позволит.
Он один, кроме тети Патрисии (и, конечно, сэра Гектора), знал секрет тайника, в котором стоял несгораемый шкаф с «Голубой Водой» и другими драгоценностями Брендонов. Я помню, сколько часов Майкл, Дигби и я провели, с ведома и разрешения тети Патрисии, в поисках этого тайника. Наши поиски оказались абсолютно безрезультатными, несмотря на то, что Майкл был как одержимый.
Тетя Патрисия сразу согласилась, и капеллан пошел. У него был ключ к потайному шкафу, в котором хранились ключи от тайника и стоявшего в нем несгораемого шкафа.
– Сколько стоит «Голубая Вода», тетя? – спросила Клодия.
– Кому, дорогая? – ответила вопросом тетя Патрисия.
– Ну, сколько дал бы за нее какой-нибудь тип из Хеттон-Гардена?
