Ярле ее знал, это было необычно, тем более на следующий день после такой неслабой вечеринки, какая у них состоялась вчера. Разговаривать с ней, очевидно, не было смысла, понял он, попробовав задать несколько вопросов, оттянув кверху ее веки, как если бы это были занавески, и заглянув в спящие зрачки. Когда он укрывал ее пледом, через который незадолго до этого Шарлотта Исабель просовывала свои детские пальчики, она мурлыкала, как кошка, и бормотала: «Да, ты мой мальчик, иди ко мне, сейчас получишь свою Хердис», и какие-то секунды он думал, а не сделать ли именно это, не переспать ли с ней, пока она спит, но отбросил эту мысль.
В своей жизни он и так осуществил на одно коматозное соитие больше, чем надо бы, и его результат покоился во сне в его кабинете.
Так он думал.
— Папа, а она кто?
Ярле обернулся.
Шарлотта Исабель стояла позади него, держа обеими руками пони, в пижаме, маленькая, с большими распахнутыми глазами.
— Ты там стояла… — Он вздохнул. — Лотта.
Ярле подошел к дочери с решимостью во взгляде и собирался отвести ее назад в комнату. Но сам себя остановил.
— Лотта, так нельзя… Лотта.
Ярле сел в кресло.
— Лотта, Лотта, Лотта. — Он тяжело выдохнул.
— А?
— Ты не должна сейчас бодрствовать.
— А она кто, папа?
Кто она? Ярле посмотрел вверх. Потом кивнул:
— Ну, это… это одна моя подруга. Она сегодня немножко приболела.
— Может быть, у нее температура? — Голос Шарлотты Исабель был спокоен теперь, в поздней темноте.
— Температура? — Ярле окинул Хердис взглядом. — Да уж, разогрелась, это верно.
— Бедненькая, — сказала Лотта и подошла к Хердис.
Девочка встала перед ней и тихонько погладила ее по лбу своей ручонкой, которой скоро исполнится семь лет.
— А ты ей измерил температуру? Это так противно. Правда же противно? И знаешь, папа… я хочу, чтобы горел свет, когда я сплю.
Ярле посмотрел на дочь. «Она хочет, чтобы не выключали свет», — подумал он и вспомнил по опыту собственного детства, как было трудно заснуть в темноте.
— Да, ну конечно, не будем свет выключать, — весело сказал он и повел ее в кабинет. — И вот еще что…
Они вошли в комнату, и он включил настольную лампу.
— Ммм?
— А ты в туалет сходила, собственно?
Девочка кивнула.
— Хорошо. И вот еще что…
— Ммм?
— Может быть, папа тебе немножко почитает, а?
Шарлотта Исабель закусила нижнюю губу и улыбнулась.
— Нда, — сказал Ярле и растерянно окинул взглядом книжные полки. — Нда… — Он почесал голову. — Если только у твоего папы найдется что-нибудь, что можно читать детям, тогда…
Отец с дочерью стояли перед книжной полкой Ярле. Из гостиной слышалось тяжелое с перепою дыхание Хердис Снартему. Они двигались вдоль полок в кабинете, и Ярле высматривал что-нибудь подходящее для детей. Он обратил внимание на то, что Шарлотта Исабель молча шла рядом с ним, доверчиво ожидая, что он сдержит обещание почитать что-нибудь, и он осознал там и тогда, что нарушить это обещание он не может. «Господи, — подумал он. — У меня же есть только тяжеловесные эссе без точек и запятых. У меня же только французские романы, в которых рассказывается о том, как свет падает на кухонный стол. У меня же только стихи, в которых испытываются на прочность границы языка. Я же сдал все эпические повествования в старую книгу. Королевские саги Снорри?
Они слишком затянутые, слишком кровавые. Господи.
У меня же тут много сотен книг, — думал он. — Неужели у меня действительно ничего нет, ни одного-единственного жалкого, коротенького рассказика, который можно прочитать ребенку?»
Ни одной-единственной книжки?
Шарлотта Исабель выжидательно смотрела на него:
— А что мы будем читать, папа?
«Может быть, придумать какую-нибудь сказочную версию Пруста, — подумал он, — что-нибудь про человека, который ищет утраченное время?»
— Ну-у-у, папа, что мы будем читать? У тебя так много книжек, папа! Они смешные?
Ярле отвел глаза от книг.
— А знаешь что, — сказал он, — давай не будем читать. Папа придумает тебе историю. Сам придумает. И только для тебя.
Глаза у дочери засияли, она задрожала в предвкушении всем своим воробьиным тельцем и улеглась, полная ожидания. Шарлотта Исабель похлопала ладошкой по матрасу, и Ярле понял, что это значит, что он должен лечь рядом и рассказывать. И когда Хердис Снартему вскоре захрапела в гостиной, Шарлотта Исабель засмеялась и сказала, что мама тоже так храпит, но когда мама так делает, то отец ругается, берет одеяло и уходит спать в комнату в подвале.
Ярле сочинил историю про принцессу. Она у него была маленькая ростом и с длинными светлыми волосами, потому что он думал, что важно, чтобы Шарлотта Исабель могла узнать себя в том, что он рассказывает. Он рассказал, что как-то темным осенним вечером принцесса скакала верхом по пустоши, а потом она упала с лошади и умерла. Шарлотта Исабель сжала свою пони ручонками, и глаза у нее стали большие, как блюдца. Ярле рассказал, что прекрасной маленькой принцессе устроили грандиозные похороны, и он видел, как дочка вживается в его историю. Внезапно он понял, что переживание и узнавание становятся слишком уж непосредственными, что Шарлотта Исабель принимает все слишком близко к сердцу, будто это он о ней рассказывает и будто бы это она умерла, и он потихонечку свернул эту историю.
— Это были красивые похороны, — продолжал он, — пришло много людей, и один человек спел прекрасную песню в честь принцессы.
Тогда Шарлотта Исабель засмеялась:
— Это был Элтон Джон, знаю.
— Да, — сказал Ярле, — это и вправду был Элтон Джон. А что потом случилось, как ты думаешь?
— А вот что, — прошептал Ярле, — настал вечер. Похороны закончились. Стало темно. В церкви было тихо. И вдруг послышался какой-то звук. Какой-то скрип. И этот звук раздавался из гроба. Из гроба принцессы.
Шарлотта Исабель рядом с ним затаила дыхание, потом спросила:
— Звук? Из гроба?
— Да, Лотта, звук из гроба. Скрипела крышка гроба. Она зашевелилась, и оттуда высунулась рука, потом тело, и из гроба встала принцесса. Она вовсе не умерла, нет, конечно же не умерла!
Шарлотта Исабель улыбнулась всем своим существом.
— Конечно же нет, — повторила она, — конечно же она не умерла.
И Ярле рассказал, как принцесса встала из гроба и огляделась. Она убедилась, что никого там больше нет, и выбралась из церкви наружу.
— И что она тогда сделала? Папа! Что она сделала тогда?
Ярле улыбнулся.
