Время перевалило за половину девятого.
Странное чувство. Казалось, будто — ну как бы это сказать? — как будто он по ним соскучился. Разумеется, он, собственно говоря, вовсе не жаждал, чтобы кто-либо из них здесь вообще находился, во всяком случае, лучше бы они у него оказались при иных обстоятельствах, размышлял он, сидя на кухне и наблюдая, как булькает в кофеварке кофе. Не надо было Хердис вваливаться к нему со всеми своими личными проблемами. Они условились о чисто физической связи. Точка. Он хочет только, чтобы его оставили в покое. Все, чего он хочет, — это продолжать учиться, и чтобы Шарлотта Исабель первым же самолетом отправилась домой, и чтобы все они осознали, какова, собственно говоря, жизнь, и что лучше всего ей было бы дома, в Шеене, с матерью и отцом. — Он достал исследования Адорно о Гегеле, полистал.
«И все-таки, — сказал он себе, ощущая отчасти укоры совести из-за того, что снял портрет Адорно, для приобретения которого через немецкое общество Теодора Адорно во Франкфурте он в свое время затратил немало усилий. — И все-таки, — повторил он про себя и провел указательным пальцем сверху вниз по открытой странице. На прошлой неделе он так наслаждался тем, насколько проницательно Адорно удалось прочесть герметичную поэтическую философию Гегеля, и он приблизился, как ему казалось, к тому, чтобы понять, каким образом он мог бы использовать это неидентичное мышление применительно к Прусту. Немалый академический подвиг. — Так что и все-таки, — сказал он себе. — Упустить подобный ход мысли я не могу себе позволить».
Он снова отложил книгу.
«И все-таки, — сказал он себе. — Встанут они, наконец?! Не проспят же весь день? Ведь такая прекрасная погода. И ведь воскресенье».
Он наклонил голову. Кажется, послышались какие-то звуки?
Нет. Он опять схватился за исследования Адорно о Гегеле. Снова раскрыл книгу на эссе «Skoteinos, или Как следует читать…»[10]. Придется использовать для чтения то немногое время, что у него есть. Вот так и живут отцы. Им приходится экономить время. Он снова наклонил голову. Ну вот. Слышится что-то.
Ярле поднялся, увидел, что кофе готов, быстренько налил себе чашку и прошел через гостиную к двери в спальню. Оттуда определенно слышались какие-то звуки… какое-то бормотание? Он остановился, осторожно приоткрыл дверь.
— Нет, это такой большой аквариум. — Голос Хердис.
— Очень большой? — Голос Шарлотты Исабель.
— Да-а-а, очень большой. И он весь стоит прямо в парке, — сказала Хердис, — да, да, и знаешь, там есть пингвины, такие маленькие хорошенькие пингвинчики, ковыляют себе и рыбу едят.
— Пингвины?!
Он открыл дверь и против своей воли ощутил комок в горле, увидев, как Лотта в позе буддийского монаха сидит перед Хердис, а та лежит на спине, сложив руки под головой. Шарлотта Исабель запрокинула голову и, качаясь всем телом вперед-назад, зашлась в смехе под рассказы Хердис, лицо которой освещал утренний свет. Дочь обернулась к нему с широкой улыбкой и воскликнула:
— Папа! Твоя подруга теперь совсем выздоровела! Ей только выпить немножко кофе, говорит она, и все будет в порядке! И, папа, мы пойдем смотреть большой аквариум! А там есть… там есть… там есть… — Лотта неровно задышала в поиске слова. — Там есть, ну, как это называется, сейчас вспомню, я сейчас вспомню, эти… — Лотта заколотила ладошками по коленке и обернулась к Хердис с вопросом в глазах.
— Пингвины, — подсказала Хердис и подмигнула.
— Да, — воскликнула Лотта, — да, пингвины! Там есть пингвины!
Хердис приподнялась в постели. Склонила голову на плечо:
— Славная какая у тебя дочка, Ярле.
— Да, — сказал он и почувствовал, что краснеет, — я тебе кофе сварил.
Зазвонил телефон, Ярле протянул чашку Хердис, которая приняла ее, улыбаясь и зевая. Он вернулся в гостиную и схватил трубку:
— Это Ярле, слушаю.
На другом конце немного помолчали, потом женский голос сказал:
— Привет. Это Анетта.
Он дернулся.
— А, привет, — вырвалось у него.
— Да-а, — услышал он, как она говорит на другом конце линии, — привет-привет, сколько лет, сколько зим.
— Да уж, действительно, — попытался он придать радости своему голосу. — И… как… ну, как у тебя дела?
— Э-э-э, в общем все хорошо, — сказала она, — ага, здесь тепло, хорошо. А вот только, вот еще что… Лотта у тебя?
— Да, у меня, конечно. Э-э-э… ты хочешь с ней поговорить?
— Да, я просто хотела услышать, ну как ей там — все у нее в порядке, а?
— В порядке? Ну да, — сказал Ярле, удивленный тем, что вот он здесь стоит и так запросто с ней разговаривает, будто они только это и делали последние годы, будто они постоянно вели беседы о своей общей дочери. — Ну конечно, — добавил он, — у нас все прекрасно, и правда мы прекрасно поладили, никаких проблем, она такая — с ней очень легко иметь дело.
В трубке раздался короткий смешок, ему показалось, ей стало легче, или она ожидала другого ответа?
— Да, Лотта совсем не капризная девочка, нет.
— Нет-нет, — сказал он, — с ней легко ладить. — Он запнулся. — А у тебя, да, у тебя все хорошо, это здорово. Так что, позвать ее, да?
— Да, пожалуйста, я бы ей пару словечек только сказала.
— Конечно-конечно, минутку подожди. — Он направился к спальне со странным ощущением в теле, растерянный оттого, что так по-будничному поговорил с той, кто была матерью его дочери, с девушкой, о которой он ничегошеньки не знал. — Лотта?
Дочка выглянула из-под одеяла.
— Иди, тебя мама зовет к телефону.
Она так и подпрыгнула:
— Мама! Ура!
Ярле показал ей, где телефон. Он остался рядом, стоял и смотрел на девочку. Та кивала, и улыбалась, и, разговаривая с матерью, накручивала на палец телефонный провод.
— Да нет же, — сказала Лотта в ответ на то, что, как подумал Ярле, было тревожным вопросом о том, как у нее дела. Да нет, у меня все отлично.
И он слушал, как она рассказывает, что ей купили кучу всяких вкусностей, и что она посмотрела все похороны до конца, и что папа сочинил для нее сказку про принцессу, и что папа очень хороший, правда.
В дверях показалась Хердис в одеяле, пристойно обернутом вокруг голого тела. Она посмотрела на Ярле понимающе, он пожал плечами и кивнул.
— Ну да, — сказала Лотта, — и знаешь что, сегодня мы пойдем смотреть пингвинов! Угу, пингвинов, здорово, правда? Да-а. В четверг? Да-а. Вот весело будет. А ты позвонишь? Угу. Я тебя тоже. — Она повернулась к Ярле. — Папа? Мама тебя просит подойти.
Он взял трубку и почувствовал себя неуютно из-за того, что рядом стояли и Лотта, и Хердис.
— Да-а, — сказал он, — ну во-от, все в порядке, да?
— Да, конечно, — услышал он голос Анетты все с теми же интонациями, которые ему показались несколько преувеличенно простыми и дружелюбными. — Вроде бы так. Может, ты хочешь, чтобы я, ну, сделала что нибудь, или еще что — нет?
— Нет, — сказал Ярле и почувствовал, что его тяготит присутствие стоявших рядом и смотревших на него дам. — Нет-нет, — повторил он и отвернулся к окну, — отдыхай и ни о чем не беспокойся. Да-а-а. Серьезно. Поговорим обо всем потом, да ведь, хе-хе, — лихо добавил он, — все будет в порядке, вот
