— Ну и как, убедился?
— О да… — Его зубы блеснули в улыбке, больше напоминавшей оскал. — Если бы я ненавидел ее чуть меньше, то пожалел бы, увидев, во что она превратилась.
— Но для такого сильного чувства нужна причина. Не могу поверить, что для этого достаточно простого осуждения ее поведения.
— Естественно, причина у меня была.
— Ты не думаешь, что пора мне все рассказать? Чем она заслужила такую ненависть?
Силия затаила дыхание, вперившись в лицо мужа.
— Да, пожалуй, тебе нужно знать, какой на самом деле была твоя мать… Мы едва успели познакомиться, как она вцепилась в меня мертвой хваткой, хотя муж был рядом. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Она хотела переспать со мной в первую же ночь, но я отказался под предлогом того, что не хочу быть одним из ее многочисленных любовников и что мне претит принимать ее предложение на глазах у мужа.
Флойд скривился как от зубной боли.
— Знаешь, что она мне ответила? «Если вас волнуют мои любовники, я прогоню их, а что до моего мужа, то ему на все, кроме открытого скандала, наплевать».
Как ни странно, я ей поверил. Думаю, с годами Джайлс привык к ее изменам. И все же я сказал, что в данных обстоятельствах не готов наставлять ему рога. Хотя, прости меня Господь, искушение было большое. Она обладала той броской красотой, которая сводит мужчин с ума. Я прекрасно знал, насколько эта особа аморальна и беспринципна, и все же был вынужден бороться с физической тягой, которую она во мне вызывала, пытаясь обольстить. Силия сквозь зубы спросила:
— Тогда почему ты продолжал видеться с ней?
Лицо Флойда превратилось в безжалостную маску.
— Убеждение в том, что все эти годы я был прав, воскресило во мне старое желание воздать ей по заслугам. Но мне требовалось время, чтобы придумать, как это сделать, найти способ такой же мерзкий, как то, что она сделала. А тем временем — возможно, потому что я отказывался спать с ней-она, кажется, по уши влюбилась в меня.
О да, с мрачным сочувствием подумала Силия, представив себе голод, который должен был терзать такую темпераментную женщину, как ее мать.
— Она сказала, что должна будет сопровождать мужа, отправлявшегося по каким-то делам в Мексику, что после этого муж полетит в Оттаву, а она вернется в Монреаль и переспит со мной… Я решил дождаться этого, сказать ей в лицо, кто она такая, и опозорить публично. Но, как ты знаешь, судьбе было угодно другое…
Можно было не сомневаться: если бы не авиакатастрофа, Флойд не постеснялся бы прилюдно унизить женщину, которую ненавидел. Женщину, которую Силия не могла вспомнить, о которой не слышала ни одного доброго слова, но к которой она вдруг испытала необъяснимое сочувствие и острое желание защитить.
— Ты все еще не сказал, чем моя мать заслужила столь лютую ненависть.
Если бы Флойд сказал это, она бы поняла его поведение, поняла бы, что означают его туманные намеки и недомолвки…
Он задумчиво следил за хрупкой рукой Силии, беспокойно разглаживавшей одеяло, и, наконец, спросил:
— При виде фотографии матери ты ничего не вспомнила?
— Нет.
— Ни малейшего проблеска памяти?
— Когда я увидела в твоем паспорте имя Чонси, оно показалось мне знакомым. Померещилось, что я вот-вот вспомню что-то важное. Но мне пришло в голову только то, что где-то когда-то-наверно, в детстве — я знала мальчика с таким именем.
— И это все, что ты вспомнила?
— Я… я поняла, что он мне не нравился. Я боялась его… А потом я почувствовала ужасное чувство вины и раскаяния…
На мгновение смуглое лицо Флойда исказила гримаса боли, но она моментально исчезла, и Силия решила, что ей почудилось.
— И ничего больше? — на сей раз куда мягче спросил он.
— Когда Патрик принес к кофе турецкие сладости, он спросил, не предпочитаю ли я мятные конфеты, и я ответила, что люблю рахат-лукум. Тут у меня в голове что-то щелкнуло, и смутно припомнился темноволосый тонколицый мальчик, протягивающий мне коробку… Я пыталась вспомнить еще что-нибудь, но не сумела… — У женщины вырвался разочарованный вздох.
— И ты не думаешь, что этим мальчиком был я?
— Ты?! — Силия посмотрела на мужа молящими глазами.
— Так оно и было, — неожиданно признался он. — Это был мой подарок. В тот день тебе исполнилось восемь лет.
— Значит, мы знали друг друга детьми?
— Мы были соседями.
Ошеломленная услышанным, Силия широко раскрыла глаза:
— Соседями? И моя мать не узнала тебя? Не догадалась, кто ты такой?
— Едва ли. В то время мне было только тринадцать лет, и она знала меня как Чонси.
— Так же, как и я?
— Да.
— Мы дружили?
— Нет, я был на пять лет старше, а в детстве эта разница слишком велика для дружбы, даже при взаимной симпатии. Я запомнил тебя тихой, ужасно нелюдимой худенькой девочкой с шапкой темных волос и огромными синими глазами… Даже тогда было ясно, что ты вырастешь красавицей. Как твоя мать.
— Мы жили в окрестностях Ванкувера, недалеко от Скуомиша на ферме деда. Она называлась усадьбой Грей Хиллз. А твоя семья-в усадьбе Голд Потлатч, в полутора милях от нас. Наши родители были не только соседями, но и близкими друзьями. — Его голос стал холодным как лед. — Особенно дружили наши матери.
Силия задрожала, почувствовав внезапную угрозу, приближение какой-то страшной развязки. По жестокому взгляду Флойда она догадалась, что тот видит перед собой лицо ее матери, и онемевшими губами пробормотала:
— Что случилось? Что она сделала?
— Она была любовницей моего отца и стала причиной самоубийства моей матери, — медленно произнес Флойд.
— Самоубийство? — в ужасе прошептала Силия.
Все оказалось куда страшнее, чем она думала.
Флойд отрывисто вздохнул:
— Хотя дело сумели замять и вынесли вердикт «смерть в результате несчастного случая», я знал, что это было самоубийство. Мать не вынесла мысли о разлуке с человеком, которому посвятила всю свою сознательную жизнь…
В то время как одна часть мозга Силии пыталась осмыслить услышанное, другая оставалась странно спокойной. Женщина была вся внимание.
— Твоя мать предала и довела до смерти женщину, которую называла лучшей подругой, — нарушил долгое молчание Флойд. — Хоть она лила слезы на похоронах и говорила, что ей ужасно жаль, на самом деле она не чувствовала ни вины, ни стыда, ни угрызений совести…
Нет! Нет! — немо кричала Силия. Инстинкт подсказывал ей, что мать могла иметь свои слабости, но никогда не была злой. Впрочем, откуда же ей, потерявшей память, это знать? Цепляясь за соломинку, она еле слышно спросила:
— Неужели мать действительно была такой жестокой и бессердечной?
Флойд, казалось, старается быть беспристрастным.
