Гарленд еще ехала по главному проезду. Она подъехала к дому в восемь одиннадцать. Значит, когда убийцы покидали место преступления, она еще двигалась по дороге через лес. И вот она у дверей — звонит, стучит, пытается заглянуть в окно столовой. В это время трое уже мертвы, а Дейзи ползет из столовой в холл, чтобы добраться до телефона.
— Дейзи не слышала звонка?
— Она боялась, что истечет кровью, — ответил за Вексфорда Вайн, — думала, что умирает. Наверное, она просто не помнит. Слышала, да не помнит.
— Вообще было бы неправильно полностью доверять рассказу Дейзи, — сказал Вексфорд. — Вот, например, этот шум наверху. Маловероятно, чтобы кто-нибудь подумал, что эти звуки — от кошки, потому что кошка обычно начинала свои игры не в восемь, а в шесть. Так что очень сомнительно, чтобы Давина сказала, что это носится Куинни. И еще мы должны отбросить все, что Дейзи говорит об отъезжающей машине. Но давайте пока оставим то, что касается обстоятельств, и обратимся к версиям. Мотив убийства Энди Гриффина очевиден — убийцам нужно было заставить его молчать, ведь он пытался их шантажировать. А каков мотив убийства Джойс Вирсон?
— Преступник думал, что в ее доме в тот вечер была Дейзи.
— Ты всерьез так считаешь, Майк?
— Ну, Джойс Вирсон точно его не шантажировала, — ответил Берден с ухмылкой, которую тут же, сочтя веселье неуместным, переделал в суровую гримасу. — Мы ведь решили, что он покушался на Дейзи. Согласились, что это должно быть так
— А не слишком ли сложное решение? Зачем брать на себя труд устраивать поджог, точно рассчитывать время, совершать ненужные убийства посторонних людей, когда Дейзи почти все время находилась совсем одна в Танкред-Хаусе, и он мог прийти и спокойно убить ее. К тому моменту ее уже не охраняли по ночам — по приказу Фриборна охрану сняли. В конюшне ночью тоже никого нет. Я ни минуты не думал, что Тэтчед-Хаус подожгли, чтобы убить Дейзи. Чтобы убить — да. Но не ее.
Вексфорд замолчал и испытующе посмотрел на детективов — сначала на Бердена, потом на Вайна.
— Скажите мне, что общего между Николасом Вирсоном, Джоном Габбитасом, Джейсоном Себрайтом и Джонатаном Хогартом?
— Все мужчины, все молодые, все говорят по-английски — начал Берден.
— Все живут в окрестностях Танкред-Хауса, один — американец, один — наполовину американец.
— Все белые, все принадлежат к среднему классу, все привлекательные, кое-кто — очень.
— Они все поклонники Дейзи, — сказал Вайн.
— Вот оно! Молодец, Барри. Вирсон в нее влюблен, Хогарт ею увлечен, Габбитас и Себрайт, насколько я понимаю, тоже симпатизируют ей. Дейзи — привлекательная девушка, она красива. Неудивительно, что у нее много воздыхателей. Можно вспомнить еще одного — Харви Коупленда. Староват для нее, это да, годится в дедушки, но зато замечательно красивый для своих лет мужчина, былая «звезда кампуса». И настоящий волшебник в постели, если верить Давине.
Берден состроил мину строгого отца — сурово сжатые губы, сдвинутые брови. Лицо Вайна хранило отстраненное непроницаемое выражение.
— Я понимаю, старик Харви, инициирующий половую жизнь Дейзи, — отвратительная идея. Но это ведь, в сущности, шутка. Мы знаем, что девушку никто не принуждал, да, пожалуй, и особенно не убеждал. Это была всего лишь идея, не более. Так и слышу голос Давины: «Просто пришло мне в голову, дорогая»… Ставить это в вину Харви Коупленду и готовить ему жестокую месть стал бы только псих, маньяк с отличными от наших представлениями о справедливости. Да и кто знал об этой идее?
— Отец Дейзи знал, — заметил Берден. — Джоан Гарленд сообщила ему письмом.
— Да. Но и Дейзи, безусловно, кому-то рассказывала. Например, своему возлюбленному. Полиции она рассказать не захотела — мне пришлось узнать об этом только от подруги ее матери… Давайте теперь отправимся в Эдинбург. — Берден непроизвольно бросил взгляд за окно, чем развеселил Вексфорда. — Нет, Майк, не буквально. Я уже и так достаточно далеко вас сегодня завез. Давайте мысленно перенесемся в последнюю неделю августа на Эдинбургский книжный фестиваль. Давина всегда ездила на него, как и в Зальцбург, и в Байрейт, как каждые десять лет на постановку «Страстей» в Обераммергау, в Глайннборн, в Снэйп. Но в прошлом году проходил очередной Эдинбургский книжный фестиваль, он бывает раз в два года. Давина должна была выступать там с лекцией об автобиографиях и участвовать в работе какого-то круглого стола. Естественно, Харви поехал с Давиной, и в этот раз они взяли с собой Наоми и Дейзи. И еще с ними поехал Николас Вирсон.
Вряд ли такой уж поклонник литературы, он, конечно, ехал не ради книжного фестиваля — он хотел быть рядом с Дейзи. Влюбленный в нее, он хватался за любую возможность побыть с ней. Они не останавливались у Ишбель Максэмфайр, старой университетской подруги Давины, но бывали у нее или, может, бывали только Давина с Харви. Наоми лежала в отеле с гриппом, а у Дейзи хватало своих занятий. Давина, несомненно, говорила с Ишбель о надеждах, которые возлагала на Дейзи, и упоминала — в каких словах, мы не знаем, но можем догадаться, — что у Дейзи есть приятель по имени Николас. А потом миссис Максэмфайр встретила Дейзи на улице с молодым человеком. Они были далеко, так что Ишбель не смогла познакомиться со спутником Дейзи, но, несомненно, миссис Максэмфайр помахала ей, а Дейзи махнула в ответ. В следующий раз обе женщины встретились только на похоронах. Я слышал, как Ишбель напомнила Дейзи, что они не виделись с самого книжного фестиваля, где Дейзи была «с ее молодым человеком», и, конечно, я подумал, что речь идет о Вирсоне. И потом все время думал, что там был Вирсон.
— Но это был не Вирсон?
— Джоан Гарленд говорит, что столкнулась с Вирсоном на улице в последние дни августа и хотела рассказать ему об этой сексуальной инициации с Харви Коуплендом. Рассказывать она не стала, но это сейчас неважно. Позже Вирсон сказал мне, что в конце августа они с матерью ездили отдыхать на Корфу. Особого противоречия здесь нет: сегодня Джоан встретила его в Кингсмаркэме, а завтра он уже на Корфу. Но два этих обстоятельства вместе делают маловероятным его пребывание в Эдинбурге в то же самое время.
— И ты выяснил у него? — спросил Берден.
— Нет, я позвонил Ишбель Максэмфайр. Сегодня утром я спросил ее, был ли парень, которого она видела с Дейзи, блондином, и она ответила, что он был темноволос и весьма хорош собой. — Вексфорд прервал рассказ. — Может, выйдем и немного пройдемся? Ужасно интересно дойти до конца просеки и посмотреть, что там дальше. Ведь это в природе человека — всегда хочется узнать, что в конце, правда?
Инспектор выбрался из машины и зашагал по травянистой дорожке. Кролики под корень обгрызли траву, и он шел будто по скошенной лужайке. Сценарий, который он прокручивал в голове, принял новую форму, события на глазах меняли последовательность.
В теплом и спокойном воздухе разливался чуть сладковатый аромат свежести. На вишнях распускались цветы и разворачивалась медная листва. Вексфорд снова видел перед собой женщину, простертую на обеденном столе, лежащую лицом в наполненной кровью тарелке, напротив нее — ее дочь, застывшую в смертном оцепенении, и истекающую кровью девочку, ползущую по полу… И вот пленка крутится назад — минуту, две, три — до того мгновения, когда раздались первые звуки наверху — намеренно устроенный шум, стук бросаемых на пол вещей в комнате Давины, откуда раньше, днем, уже вынесли драгоценности.
Берден и Вайн молча шли рядом. Конец просеки медленно приближался, но там, в просвете, не было видно ни деревьев, ни продолжения зеленой тропы — будто впереди было море или дорога вела в никуда, обрываясь с края скалы в пропасть.
— Их было двое, — сказал Вексфорд, — но лишь один вошел в дом. Он пришел пешком и проник через черный ход без пяти восемь. Он хорошо подготовился, знал, куда идти, знал, что увидит в доме. Он был в перчатках и нес револьвер, купленный у Энди Гриффина, который подобрал его в банке в день убийства сержанта Мартина. И как знать, если бы не револьвер, может, этому парню и в голову бы не пришло убивать. Но он заимел оружие и, значит, должен был пустить его в ход. Револьвер вдохновил его. Ствол он уже перенарезал — он прекрасно умел это делать, занимался такими вещами еще мальчишкой и все об этом знал. Вооруженный револьвером с пятью патронами в барабане, он вошел в дом и двинулся по черной
