— В прошлом июле я не смогла там присутствовать. Я приготовила еду и напитки, но сама не пошла. Моей матери нездоровилось. Она живет в Эйлсбери и уже очень стара, ей почти девяносто. Конечно, я понимаю, так продолжаться больше не может, она должна переехать сюда и жить со мной. Ох, всем этим Господь испытывает нас, не правда ли?
Ни Вексфорд, ни Бёрден понятия об этом не имели.
— Итак, вас там не было уже около года, но вы хорошо знаете это место? Я имею в виду земли Пэссингэм-Холла.
Она насторожилась. Или так только показалось?
— Не знаю, найду ли я это место, если отправлюсь туда одна. Я всегда ездила туда с мистером Моррисом, Немуилом Моррисом, с ним. И с его супругой, само собой. У меня нет машины, и сама я не вожу.
— Не водите или не можете? — спросил Бёрден.
— Могу, но не вожу. Дороги стали слишком оживленные и опасные для меня. А мне никуда далеко и не надо, разве что к матери, но туда я езжу на поезде. — Она начала в подробностях описывать путь из Кингсмаркэма в Эйлсбери: сначала до вокзала Виктория, потом, в Лондоне, на метро и, наконец, в Мэрлебоне садится на поезд. — Однажды я и в Пэссингэм ездила поездом. Знаете, в машинах не осталось для меня места. Путешествие было ужасным, но оно того стоило. Из Кингсмаркэма я добралась до Токсборо, а оттуда до Пэссингэм-Парка и взяла такси, там и проехать-то надо было всего две мили. К слову сказать, я могу позволить себе машину. Я работаю менеджером и неплохо зарабатываю.
— Нам хотелось бы знать, где вы были 25 ноября прошлого года, — сказал Вексфорд. — Вероятнее всего, ночью того дня умерла Джоанна Трой. Вы можете вспомнить, что делали в ту субботу? Нас интересует время с десяти утра до полуночи.
Вопросы, имеющие отношение к алиби, всегда вызывают злость у людей, которых полиция, по сути, и не подозревает, а лишь хочет исключить из круга подозреваемых.
— Вы что, обвиняете меня в убийстве Джоанны? Вы или сумасшедший или очень порочный человек. За всю свою жизнь мне ни от кого не приходилось слышать ничего подобного.
— Мисс Муди, никто вас ни в чем не обвиняет. Все, что мы делаем, — это… вычеркиваем людей из списка. Естественно, у нас есть список людей, знавших Джоанну, и все.
Она успокоилась. Лицо, скривившееся было в гримасе ярости и отвращения, немного смягчилось, и она разжала тугие кулаки.
— Вам лучше вычеркнуть меня из него раз и навсегда, — сказала она. — Я была в Эйлсбери у матери. Я точно могу сказать вам, когда приехала туда и когда вернулась, и мне даже не придется это проверять, я и так помню. 23 ноября мне позвонила ее соседка, а на следующий день я уже поехала. Мне снова пришлось взять отпуск, в том году я использовала не весь. К тому времени как я добралась, мать уже увезли в больницу. Вам каждый там подтвердит, что я целую неделю жила в ее доме и навещала ее в больнице дважды в день. Хотя нет, в субботу днем ей делали какие-то процедуры и предписали покой, поэтому мне там было нечего делать, я пришла только на следующее утро. Но соседи скажут вам, что весь тот вечер я была одна в доме.
— Соседи… — вздохнул Вексфорд, когда они с Верденом зашли в ближайший бар выпить по кружке пива. — Они нам скажут, что хотя не видели и не слышали ее и из дома не доносилось никаких звуков, но уверены, что она была там, ведь где ей еще быть.
— Но нам все равно придется их спросить. Она могла съездить в Пэссингэм-Холл, а потом вернуться, хотя на это ушло бы много времени. Уверен, она не имеет к делу никакого отношения.
— Может быть. Вернемся к самой Джоанне. Думаю, содержимое ее вещевого мешка указывает на время, когда они все втроем покинули или, я бы даже сказал, были вынуждены покинуть дом Дейдов.
— Ты хочешь сказать, это произошло ночью, потому что Джоанна была одета в нечто напоминающее ночную рубашку? Девушки любят надевать на ночь огромного размера футболки.
— Неужели? — Вексфорд ухмыльнулся. — А ты-то откуда знаешь? Но я не это имел в виду.
— Да, но ее могли убить и утром в воскресенье. И на ней тоже была бы ночная рубашка.
— Майк, — проговорил Вексфорд, — она рано вставала. Это нам Дженнингс рассказал. Не помнишь? Когда он говорил про ее энергичность? Она всегда вставала в шесть тридцать, даже в выходные. Всегда принимала душ, одевалась — он говорил что-то подобное. В этом мешке у нее среди использованных вещей было два комплекта нижнего белья, один она надела в пятницу, другой в субботу, а третий так и
Бёрден кивнул:
— Ты прав.
— А теперь пойду домой, — сказал Вексфорд, — поищу эти безумные имена в Ветхом завете, может, еще просмотрю список избирателей в Интернете, чтобы понять, как зовут этих истинных евангелистов.
— Бога ради, да зачем это тебе? — спросил Бёрден, когда они уже уходили.
— Хочу немного поразвлечься. Сейчас вечер пятницы, и мне надо отдохнуть.
Сам он не мог посмотреть список избирателей в Интернете, но Дора могла. С тех пор как полгода назад у них появилось это новшество, Дора стала хорошо разбираться в компьютере.
— Ты же не хочешь, чтобы я это загрузила?! На это уйдет уйма времени.
— Нет, конечно, нет. Просто покажи мне его и объясни еще раз, как ты «кликаешь по ссылкам». Так это, кажется, называется?
Вот он, список, на экране. Теперь у него есть адреса старейшин Единой Церкви Евангелистов, он просмотрел список улица за улицей. Как он и предполагал, ни один из старейшин не носил имени, данного ему родителями. Ховав Уинтер был — и значился в списке — не кем иным, как Кеннетом Дж., а Цуришаддай Уилтон — Джорджем У. Из всех только Иашув Райт носил имя, данное ему при крещении. Тут Вексфорд решил обратиться к Библии. Конечно, можно и ее посмотреть в Интернете, но он понятия не имел, как это сделать, а отрывать Дору от сериала не хотел.
Он сказал Бёрдену, что хочет поразвлечься, но в Книге Чисел веселого было мало. Единственное, что она может вызвать, это благоговение, но читаешь — и мороз по коже. В ней говорилось о полном повиновении, которого Бог требовал от израильтян. Интересно, Истинные Евангелисты вместе с именами позаимствовали и это? Просматривая книгу, он узнал, что Ховав — сын Рагуила, мадиамитянин, Навин — отец Иисуса… В этот момент Дора вошла в комнату. Она посмотрела на экран.
— Зачем тебе нужен Кен Уинтер?
— Он один из Истинных евангелистов. Старейшина, называет себя Ховавом, не Кеном. Он живет на нашей улице, правда, далеко отсюда, но на нашей. — Неожиданно до него дошло, что Дора говорит о нем с такой фамильярностью, словно знакома с ним. — А ты что, знаешь его?
— Нет, я уверен, — ответил Вексфорд и вдруг растерялся, вспомнив, что несколько лиц на том собрании показались ему знакомыми.
— Он же поставляет нам газеты. — Жена, кажется, начала раздражаться. — У него киоск на Квин- стрит. Это его дочь разносит вечернюю газету, ей лет пятнадцать.
— Да, сейчас вспомнил.
— Мне жаль эту девочку. Иногда она начинает разносить газету еще в школьной форме. Она ходит в частную школу в Сьюинбери, в ту, где у учеников коричневая форма с золотым галуном. Не дело девочке ее возраста выходить из дома поздно вечером, когда темно, и я на самом деле думаю…
Он размышлял, имеет ли все это хоть какое-то отношение к делу, когда раздался звонок. Вексфорд снял трубку.
— Пап?
Голос было невозможно узнать. Он подумал, что кто-то ошибся номером.
— Вы куда звоните?
— Папа, это я… — Слабый, дрожащий, прерывающийся голос. — Пап, я звоню с мобильного. Он такой маленький и был у меня с собой.
