Мадополитянки!'
Внизу листа он добавил следующие слова: 'Воззвание следует продолжать'. Затем, передавая листок офицеру, 3. сказал: 'Мне бы следовало иметь собственный орган для выражения моих мыслей'. 'Что же, — ответил ему тот, — затеем газету. Я берусь ее иллюстрировать'.
Дело было налажено в течение нескольких минут, и два наших маньяка принялись за работу. Газета была названа 'Мадополисским жнецом'.
В качестве главного редактора 3. лихорадочно работал, сочиняя по 5 стихотворений в день, обращаясь к сотрудникам с просьбами присылать ему статьи, которые он рассматривал, исправлял и сокращал. Любопытна была его нетерпимость к похвалам. Он грубо прогонял лиц, пытавшихся поздравить его с новым предприятием. Однажды надзирательница очень вежливо попросила дать ей почитать номер «Жнеца». 3. резко отказал ей в этом и даже вышел из себя без всякого видимого повода. Вскоре он, однако, кается в своей опрометчивости и спешит передать этой госпоже несколько номеров, в которых только что отказал ей, сопровождая их следующим стихотворным посланием: Музыкантше!
Сударыня! Вы «Жнец» наш непременно С начала самого желали б весь прочесть? Желанье дам для всех нас, несомненно, Есть честь! Вот почему я страшно бесновался, Что в первом номере на днях вам отказал. Он (кто-то им, знать, слишком восторгался) Пропал. Вчера я вновь, — и вмиг, и без помарок, — Весь воссоздал его, как вспомнил, как сумел. Желаю, чтоб тот копия подарок Был цел И мог достичь до цели столь красивой, То есть до той, которая, увы, Была всегда такой нетерпеливой, Как вы. 'Жнец' задался задачей быть приятным Для всех, кто услаждать умеет наш досуг, Кто в радостях, быть может всем понятным, Как друг; А потому, когда (хоть «Жнец» глупее, Чем мнит) вас посмешит моя галиматья, То посмеюсь вновь с музою моею И я! Но надо признаться, что крайне напряженная умственная деятельность не была полезна для 3. Он грубо обращался со всеми и оскорблял своих сотрудников, вот почему в «Жнеце» перестали появляться статьи, а взамен них его наводнили писания редактора. Он брался за все, за прозу и стихи. Позволю себе привести одно поистине замечательное произведение, написанное им во время страшно возбужденного состояния. Из Шарантона виднеется полотно Лионской железной дороги и Орлеанской ветви, постоянно слышны свистки и шум от проходящих мимо поездов — это служит развлечением для всех шарантонских обитателей. Вот почему «Жнец» не мог умолчать об этом явлении.
Локомотив Солнце скрылось. Поселяне Возвращаются с работ, Тихо с гор к родной поляне Стадо мирное бредет. Дилижанс промчался шибко… Небо ясно, воздух чист, Не колыхнет веткой гибкой, Не дрогнет на ветке лист. Вдалеке в огнях сверкает Дымный город… Близок сон: Вся природа понижает Голос дня на целый тон. 'Оно' весь шар земной мгновенно облетит. 'Оно' закатится, наверно, в океане. Но сзади ряд огней, краснеющих в тумане. Про кровь, про жертвы говорит. Кто ж то «оно», что грозно, без пощады, Крушит все на пути? Что смело, как прогресс, Уничтожает все, все встречные преграды? То — он, локомотив! Перл мысли! Перл чудес! Он должен вдребезги б разбиться, несомненно… Когда сдержать его не смог бы человек, Никто б не в силах был сдержать во всей вселенной Его безумный бег! Ему все груди гор покорно открывают Глубь тайных недр, глубь сердца своего; Ему все лучшие селенья уступают Свои луга и нивы; для него Долины тихие сверкают все огнями: С ним глушь пустынь полна столичной суеты; Под ним над безднами и гордыми реками Взлетают гордые мосты! Он рушит все. Прошел как вихрь. И где же Границы царств? Для всех нас есть леса, Есть горы, для него — везде и рельсы те же, И те же небеса! Он удлинил нам пух от люльки до кладбища; Он увеличил нам количество часов, Он жизнь внес в самые пустынные жилища, Сбил версты в несколько шагов. Локомотив всех больше защищает Страну в дни войн: он свежих, полных сил, Одетых заново, солдат родных бросает На землю чуждую, к врагам их, в самый пыл Кровавых битв… И как он гордо мчится Потом назад с толпой героев и вождей!
