должны себя ограничивать? Да, мы голодали семнадцать дней, но это было не полное голодание! Каждый день хоть понемногу, но ели, и желудки наши работали. И он — не только как доктор, но и как полноправный член экспедиции — не может это не знать по себе. Хотя, конечно, каждый из нас понимал, что, согласно правилам техники безопасности, к еде следует отнестись со всей осторожностью.
После мучительных профессиональных раздумий, длившихся секунды полторы или, может быть, две, доктор решительно сдался.
И мы набросились.
Мы отрезали толстый слой белоснежного масла и клали его на изумительно пахнущий кусок черного хлеба. Потом ели ложками рыбу в томате, а после снова принимались за хлеб с маслом, нагрузив ломоть невероятным количеством джема. А покончив с ним, вновь накидывались на рыбу в томате.
Заморив червячка, попили настоящего чая, а я высосал больше половины банки сгущенки.
После обеда мы пришли к единодушному мнению, что так в тайге вполне можно жить. И мы еще на день остались здесь, потому что было бы безумием тащить все продукты с собой.
К вечеру мы принимали гостей. На дым костра явился молодой парень-пастух с двумя большими собаками. Он сообщил несколько заинтересовавших нас новостей: в реке, по которой мы шли, оказывается, обитают одни пескари. И брать их надо исключительно на короеда. Где брать короеда, он не сказал. А в Енисее полно тайменя, только его надо с лодки ловить. И кроме того, в этих местах за неделю до нас объявился медведь, задрал корову и утащил ее в лес. Он выел у коровы язык и вымя, после чего ее закопал, видимо собираясь вернуться.
Рассказывая эту историю, парень очень неодобрительно говорил о корове, всем своим видом показывая, каким недостойным животным она при жизни была: «Дура-корова... Всегда отставала... Ее не жалко. Сама виновата. Мне из-за нее ни за что попадало».
На ужин мы ели то же самое, что за обедом, и еще ели грибы. Теперь, густо посолив, мы уплетали их с большим удовольствием. Мы считали, что после всех изысканных яств о грибах и думать будет противно, однако нет—подумали и, отметив в себе чувство глубокого удовлетворения, съели.
Эта ночь была, кажется, самой длинной. Просыпался я точно каждый час, как по будильнику. Все смотрел на небо: когда же рассвет? Толя тоже не спал, то и дело вылезал к костру, шевелил толстой палкой влажные осиновые поленья. А те только и могли, что нудно, издевательски тлеть.
Покидая последнюю стоянку в тайге, мы оставили почти все, чем обладали. Пленка наша с прожженными дырами во многих местах прочно натянута на крепкие колья и наверняка долго еще простоит. И котелок оставили тоже—как знать, может, кому-нибудь и сгодится. В тайге есть обычай: на заимке оставлять для других. Ну, а нам, кроме этого добра, оставить и нечего.
Толя деловито, старательно полоскал в Енисее корзину: здесь она уже не понадобится.
Леша долго, тщательно мыл руки и ноги в реке, непрерывно посвистывая.
А я упакую сейчас свой блокнот в полиэтиленовый пакет, чтобы не промок по дороге—дождик-то капает маленький, и буду готов. Даже не верится, что к вечеру мы вернемся в большой город, где люди спят в теплых домах, на кроватях. Вот ведь какие мы: сначала мечтаем о хлебе и соли, а получив это и значительно больше, желаем вкусить очередное благо цивилизации.
Часа через четыре пути мы вошли в тот самый поселок, из которого вышли, как мне показалось, бесконечно давно. Вернулись в него точно с противоположной стороны.
Судя по всему, наше появление прошло для всех незамеченным: поселок был очень большой, люди занимались своими делами, а одеты мы были так, что интереса не вызывали ни в ком. Разве только в столовой: кассир и буфетчица долго шептались, глядя на нас. Подозреваю, что со дня основания этой столовой вряд ли за один присест кто-нибудь съедал столько же, сколько собирались съесть мы. Впрочем, мы просто переоценили свои возможности. Но уж очень хотелось отведать и щей, и рассольника, а потом съесть наконец второе горячее блюдо, приготовленное по рецепту, принципиально отличавшемуся от того, по которому с несокрушимым постоянством готовил наш Алексей. Но все заказанное одолеть мы оказались просто не в силах. Мы прожили в тайге трудное, но и счастливое время. Тайга подарила нам дни, которые мы несомненно никогда не забудем. По-моему, это были прекрасные дни. Еще и еще раз мы спокойно взглянули на самих себя со стороны, и даже в глубь своего «я» заглянули. Было время о многом подумать и кое-что переоценить.
Мы вышли из тайги обновленные, хочется даже сказать—очищенные. От чего... От тех волнений, которые ежедневно поставляет жизнь, а может быть, и еще от чего-то наносного...
Ели мы в тайге то, что смогли в ней найти. Ее земля была нам постелью, а звездное небо служило пологом. Впрочем, почему только звездное?... Каждую ночь, ложась спать, я невольно ощущал себя где-то между небом и землей. Странное чувство... Пусть до звезд далеко, но и земля, казалось, лежала где-то за нами...
Мы были одиноки все это время. Насколько могут быть одиноки три человека, затерянные в дремучем лесу. Не знаю, как мои товарищи, но я очень часто физически ощущал свое одиночество, даже и не думая о том, что на многие километры вокруг нет ни одного, не считая нас самих, человека. Только в горах, в пустыне и в море можно испытать еще такое же одиночество.
Я думал не раз: нам-то еще хорошо, нас трое. Но как же тяжело одному оставаться в тайге, имея в руках только то, что было у нас! Что ж из того, что мы не всегда сразу находили общий язык и временами чувствовали, что друг от друга устали? Зато сколько раз каждый из нас ощущал поддержку товарища...
Что я раньше знал о тайге?... Очень немного, хотя приходилось и прежде бывать в ней. Само слово «тайга» означало для меня только одно: грозный лес. Глухой, бескрайний, жестокий и молчаливый. Грозный.
Теперь я научился лучше ее понимать. Я знаю теперь, что можно заставить ее сменить гнев на милость, если со знанием и со спокойной уверенностью воспринимать все то, что она предлагает.
Да, верно, тайга молчалива, сурова. Она может дать приют, накормить, но она же может и бесследно поглотить человека. Она снисходительна к тем, кто верит ей, кто понимает ее или по крайней мере хочет понять. И она же оборачивается безжалостной к тем, кто страшится ее, кто не в состоянии от страха или по безрассудству оценить ее грозную силу.
Мы полюбили тайгу. И если бы кто-то спросил меня: «Пошел бы снова на эти холодные, бессонные ночи, на эти несоленые грибы, вид которых вызывал отвращение, пошел бы снова на это, зная, насколько все тяжело?»
Конечно, пошел бы! И оба моих товарища тоже. Мы говорили об этом. В жизни каждого человека, наверное, есть такие периоды, в которые по каким-либо причинам жилось нелегко, может, и трудно. Но предложите ему отказаться от всего пережитого—и ведь ни за что не откажется! Потому что были и светлые моменты в той трудной жизни.
Так мы устроены. Нет худа нам без добра и нет ощущения полного счастья без трудностей и неудач.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, И ПОСЛЕДНЯЯ
Как же было приятно сидеть в самолете, в удобных креслах со спинками, накрытыми чистой салфеткой, и вкушать лакомства, входящие в стоимость проездного билета, держа в одной руке нож, а в другой—даже не верится!—вилку. И при этом сознавать, что больше не придется ложиться спать на холодную землю. Если вдуматься хорошенько, есть, конечно, и у цивилизованной жизни свои преимущества.
Мы летели над тайгой, и все наши недавние тревоги и трудности казались безмерно далекими, будто бы даже чужими, почти нереальными. И во всяком случае такими же пройденными и потерянными, как и сама тайга, на которую мы смотрели тогда из иллюминаторов самолета.
Уникальное творение природы — наша тайга. Час за часом летит скоростной самолет с востока на запад, и все это время ничего невозможно увидеть, кроме тайги. Изредка, если полет совершается ночью, проплывет внизу россыпь мелких желтых огней—и снова бесконечное черное море... На всей Земле больше, пожалуй, нет столь мощного зеленого массива. Тайга Канады по площади меньше, джунгли Индокитая, Индии—гораздо меньше. Да и зеленые холмы Африки тоже. Южноамериканская сельва в бассейнах Параны и Амазонки также не занимает такого колоссального пространства, как наша тайга.
Мне пришлось побывать в джунглях Вьетнама и Лаоса. Серьезные леса, ничего не скажешь: без топора и ножа в сторону от дороги ни шагу не сделаешь—все перевито лианами, из каждого миллиметра земли
