английской литературы и английских переводов литературы зарубежной. Патрик не боялся трудностей, так как не знал об их существовании. А знать что бы то ни было, кроме литературы, он не хотел.
Не так давно он приобрел длинное пальто с высоким воротником и деревянными пуговицами, шляпу и зонт-трость. Сегодня, нарядившись для прогулки, потренировался перед зеркалом в бесстрастном выражении лица, какое, наверняка, было у Бунина и у всех предыдущих поколений эмигрантов. И остался доволен своей новой ролью.
Патрик выглядел безупречно. В самом начале прогулки ему удавалось сохранить надменное выражение лица, держать спину прямо, а подбородок — высоко. Но через несколько шагов он стал вдруг спотыкаться, терять равновесие и хорошее настроение, так как неподалеку от его дома, за высоким забором студенческого городка, возводилось высокое здание, а его строительство было таким шумным, скрипящим и стучащим, что оставаться эмигрантом далее не получалось.
Здание строилось уже несколько месяцев. Он успел привыкнуть к постоянному шуму, но сегодня стало особенно обидно за свою родину и особую эмигрантскую отчужденность, за непохожесть китайского города на его родной город, так что Патрик вышел за территорию студенческого городка и пошел вдоль его восточной стены, пока не попал на строительную площадку.
Охрана уважительно оглядела шляпу и зонт, забыла спросить документы и молча проводила Патрика взглядом. Его же тянуло на самый верх, где суетилось много людей, где была сосредоточена деятельность всего кадрового состава объекта, откуда доносилось пение.
Да, наверху кто-то пел. И именно это раздражало Патрика больше всего.
Он был уверен, что Иван Бунин, будь тот на его месте, точно бы не стал терпеть такую наглость, как пение, во время своей прогулки, а поднялся бы на самый верх здания и не постеснялся бы в выражениях, чтобы поставить нахала на место, преподать остальным хороший урок, а потом, в приподнятом настроении и при полной тишине, продолжил бы путь.
Как же он был удивлен, когда услышал, что песня поется на его родном языке! Слова различались плохо, но все же интонация и сочетания фонем были так похожи на характерные для английской речи, что Патрик невольно замедлил шаг, стал подпевать и в результате поднялся на последний этаж тогда, когда перерыв закончился, рабочие занялись каждый своим делом, а песня оборвалась.
На него самого никто не обратил внимания. Будто иностранец был тут не в новинку. Будто китайские рабочие каждый день видели светлокожих людей в шляпе и с зонтом.
Так оно и было. Действительно, иностранцы часто появлялись на строительном объекте, наблюдали, советовались с бригадиром. Патрика сочли за одного из подрядчиков.
Патрик был расстроен: никто не различил в нем эмигранта. Он размышлял. Если бы его заметили, думал он, то стали бы почтительно вести с ним беседу. А так, похоже, приняли за туриста. Что могло быть хуже?
Турист — праздный, наивный, отчасти глупый человек, готовый восхищаться каждым метром земли, не похожей на родную, считал Патрик. Туристу зачем-то нужно видеть старинные постройки, с жадностью фотографировать и снимать на видео каждое второе дерево и записывать за экскурсоводом бесполезные исторические факты, которые никому в принципе не могли пригодиться. Нет, туристом он бы никогда не стал.
Чтобы доказать свою аристократичность, Патрик обратился к первому попавшемуся рабочему и сказал по-английски:
— Я вовсе не турист, я — эмигрант. Ясно?
Китайский рабочий замахал руками, подзывая соотечественников. Рабочие окружили Патрика, ощупали шляпу, отобрали зонт и рассмотрели его конструкцию. Потом стали совещаться:
— Хороший зонт. Надо бы показать его в нашей деревне, чтобы они там организовали производство таких зонтов. Будут продавать иностранцам и заработают много денег.
— Да, точно так и надо сделать. Ты прав. Спроси у иностранца, сколько он хочет за зонт.
— Почему я?
— Ты лучше меня говоришь по-иностранному. Спроси. А то он уйдет.
— Пусть спросит Младший Чжао. Он говорит по-иностранному. А я не умею говорить. Пусть он спросит.
— Где Младший Чжао?
— Поет. Поет что-то со вчерашнего дня. Уже надоел. Ни слова не понимаю из того, что он поет.
— Младший Чжао!!! Иди сюда, есть срочное дело! Мы скоро разбогатеем!
Прибежал Младший Чжао — темный от загара, молодой и шустрый китаец.
— Что нужно делать?
— Спроси у этого иностранца, сколько стоит его зонт. Мы отправим зонт в нашу деревню, они придумают, как собрать такие зонты, и мы разбогатеем!
— А кто это такой? Из начальства?
— Нет, разве не видишь? Бригадир Лю не смотрит в его сторону — значит, просто человек, со стороны. Может, студент. Или журналист. Сейчас их много в нашем городе. Спроси. И поторгуйся. Мы согласны на десять юаней. Давай!
Младший Чжао потер темный лоб темной ладонью, подумал и обратился к Патрику на английском языке с таким сильным акцентом и недопустимыми ошибками, что тот покраснел от неловкости за Младшего Чжао, мысленно причисляя его к ученикам Тинтина.
— Пожалуй…ста, привет, да, нет, сколько есть или мало, десять или да, так-то. Итак?
Патрик попытался изобразить бесстрастность, но получилось это плохо. Молчавшие китайцы зашикали на Младшего Чжао, сообразив, что тот спросил неправильно.
— Сколько? — сказал кто-то, указывая на зонт.
Каждый китаец с детства знал английское слово «сколько», даже если не учился в школе. Иностранцы, находившиеся в Китае, использовали это слово чаще всего, и местные жители невольно заучили его.
— Тысяча юаней, — уверенно, с улыбкой, ответил Патрик. Он гордился своим зонтом, который действительно обошелся ему в тысячу юаней. Зонт был изготовлен в Англии, привезен в Китай на пароходе, оттого и стоил так дорого. Зато о его качестве можно было написать поэму.
Китайцы опешили. Никогда они не слышали, чтобы зонт стоил так дорого. За неделю работы на стройке они не получали так много. Никто не поверил словам Патрика.
— Он врет, чтобы продать зонт втридорога. Каково, а?
— Пусть забирает зонт и катится домой.
— Чего они ищут в нашей стране? Олимпиада давно закончилась. Ходят тут, смотрят. Где наша охрана?
— Бригадир Лю, подойди сюда.
— Чего стоите? Кто будет работать?
— Он мешает. Вот он, да. Выгони его. Просит за зонт тысячу юаней!
— Сколько? Да он что, бредит? Где видано, чтобы за зонт платили тысячу юаней? Я не плачу вам столько за неделю работы!
— Вот и прогони него!
— Друг, товарищ, господин! — сказал бригадир Патрику. — Здесь грязно, шумно и воняет. Погуляйте на земле. Там как раз февраль, и скоро весна. Чао!
Патрик повиновался. Спускаясь по лестнице, он снова услышал песню. В тот момент он вспомнил, что поднимался на двадцатый этаж строящегося здания как раз из-за песни. Постоял, нерешительно присел на ступеньку и все же продолжил спуск.
Не стал возвращаться на двадцатый этаж, так как понял, что песня вовсе не английская. Певец напевал мелодию, а не слова. Может, он не знал слов. А может, не знал чужого языка. Что за песню пел китайский рабочий, из какой страны прилетела она на эту стройку, и куда полетит дальше — вот о чем думал Патрик, возвращаясь к себе домой.
Погрузившись в размышления, он совсем забыл об образе эмигранта.
Не заметил также, с каким интересом на него смотрит американка Маргарет. Девушка не могла оторвать взгляд от прямой спины, высоко поднятого подбородка и надменного выражения лица канадца
