напасть не знающие пощады солдаты-варвары, а он вот здесь, далеко-далеко от них, не в силах помочь им… И ради чего?
Даниел, пережевывая жесткое как подошва сушеное мясо, взглянул на него и хрипло сказал:
– Тебе не следовало бы идти на войну, друг мой Кит, вот в чем беда.
– Но как же я мог не пойти? – просто ответил Кит, и все замолчали, понимая, что он, как и они, связан долгом чести более сильными узами, чем усердие в деле и даже их профессиональный долг.
Чтобы разрядить обстановку, Даниел, выплюнув неподдающееся мясо, свирепо проговорил:
– Клянусь Святой Девой Марией, этот зверь при жизни никогда не был христианином – иначе теперь он не стал бы пытаться сломать зубы честному католику. Господи, Мария и Иосиф, чего бы я только сейчас не отдал за лакомое фрикасе из цыпленка!
В два часа взошла луна, выплыв над стремительными весенними тучами, и в промежутках между дождем она показала им дорогу. План состоял в том, чтобы застигнуть неприятеля врасплох. Когда они, дав круг, вышли к северу от города, причина этого маневра стала ясна: там был горный кряж, который скрыл бы их приближение от осаждавшей город армии до самого последнего момента. И ветер тоже был на их стороне, он дул прямо на них со стороны неприятеля.
– Бог мой, как же смердят эти пуритане! – в своем привычном стиле воскликнул Даниел.
Около девяти часов утра они добрались до этого горного кряжа и как только поднялись на его вершину, рука Руперта взлетела вверх, заиграли трубы, и кавалерия обрушилась на изумленных мятежников.
Эта небольшая группа приятелей, как всегда, вылетела впереди всех: Руперт на сером жеребце, столь легко отличимый в своем алом плаще, Кит, влекомый вперед мощным и широким шагом Оберона, Гамиль на Светлячке, Даниел, Мортон. Все они, обнажив сабли, неистово кричали и были недоступны для неприятельских стрелков, которые только-только занимали свои позиции, когда авангард конницы нагрянул на них. Руперт с боевым кличем вырвался на пару корпусов впереди и мчался настолько стремительно, что вражеская шеренга, появившаяся у него на пути, дрогнула. Однако трос воинов стояли твердо, сбившись в кучку и подняв плечи.
Кит увидел, что принц ринулся на этих троих, и попытался развернуть Оберона в его сторону. Но теперь уже и другие, приободренные этой троицей, повернули обратно, и Киту пришлось с боем пробивать себе дорогу вперед. Он увидел, что Руперт проткнул насквозь одного из неприятельских солдат, но когда он с усилием вытаскивал из него саблю, на него напали двое других. Из-за правого плеча Кита послышался резкий треск, и вражеский солдат с мечом, лезвие которого уже начинало опускаться, свалился с седла, прижимая руки к груди. Меч его, так и не нанеся удара, отлетел прочь. Кит быстро оглянулся и увидел Мортона с дымящимся пистолетом в руке и разинутым ртом.
– Денни, – вопил он, – быстрее, принц!
Последний из этой троицы мятежников, внушительных размеров всадник, ухватив Руперта за воротник, вовсю пытался стащить его с лошади, явно рассчитывая захватить принца в плен, а не убивать. Кит отразил чей-то выпад мечом, а потом, к своему облегчению, увидел, что Даниел пробился вперед и скачет на помощь Руперту. Сабля ирландца взлетела вверх, полыхнув на солнце, и опустилась на руку мятежника. С безумным криком тот, потеряв равновесие, рухнул с лошади, кровь высоким фонтаном брызнула из обрубка его запястья, а Кит между тем с тошнотворным ужасом увидел, что пальцы перерубленной руки еще несколько мгновений продолжали цепко держать воротник принца, пока тот не сбил эту подергивающуюся мерзость прочь.
И в этот короткий миг невнимательности Кит ощутил холодное жжение сабельной раны в левой руке и повернулся как раз вовремя, чтобы успеть спасти собственную жизнь. Его рука была сильно рассечена и обильно кровоточила, но он все еще мог удерживать ею поводья. К этому времени уже подоспели основные силы кавалерии, и неприятель начал пятиться назад и обратился в бегство. А потом донесся волнующий душу звук труб, и по рядам пролетел крик, что солдаты Хендерсона производят вылазку из осажденного города – послание принца пробилось туда и было верно понято!
Бой продолжался еще около получаса, а затем Мелдрум, видя безнадежность своего положения, попросил о переговорах. Солдаты с обеих сторон отступили, тяжело дыша, давая отдых своим болевшим рукам, державшим мечи, а их командиры тем временем встретились посередине очистившегося пространства между двумя армиями. Со стороны Хендерсона вдруг выехал маленький Хокстон, улыбавшийся так, что его лицу впору было разорваться пополам. Он спешил воссоединиться со своим капитаном, Даниелом, который от радости, что парнишка вернулся целым и невредимым, так сильно влепил ему по спине, что Хокстон покраснел и задохнулся.
– Ты это сделал, бойцовый петух, сделал, клянусь всеми святыми! Благослови тебя Дева Мария, малыш, ты же нам сэкономил целый день – вот что ты сделал! – кричал Даниел так громко, что его можно было расслышать сквозь шум. На многих усталых лицах появились улыбки. – Бог мой, но как же быстро все это произошло! Переговоры закончены, уж поверьте мне, ребята: вы только посмотрите на этого старого болвана, ковыляющего восвояси! Наш принц отпустил его.
Мятежникам было разрешено уйти с условием, что они оставят свое оружие и имущество. Но едва они двинулись прочь, как некоторые из кавалеристов, кровь которых все еще бурлила, бросились на безоружных людей, чтобы отобрать у них личное имущество и – что еще важнее – доспехи, которые у «круглоголовых» были лучше, чем у людей Руперта. На короткое время возникло замешательство, а потом в самой гуще грабителей появился принц, колотивший их своей саблей плашмя и яростно ругавшийся. К нему присоединились другие офицеры, и спустя минуту спокойствие было восстановлено; мародеры, боязливо крадучись, вернулись в свои ряды, что-то бормоча. Один прошел мимо принца, все еще сжимая какой-то неприятельский штандарт. Руперт схватил его за воротник, когда грабитель поравнялся с ним.
– Где ты взял это? – спросил он угрожающе-спокойным голосом.
Солдат побледнел и, запинаясь, ответил:
– Вон у того офицера, сэр… милорд…
– Отдай его мне, – он так грубо вырвал штандарт у солдата, что едва не сдернул того с лошади. – Какое ты имеешь право поступать вот так – отбирать штандарт у безоружного человека? Трус! Я даже от противника ожидаю более достойных манер, чем твои. Возвращайся в строй! Когда захватишь штандарт в бою, можешь оставить его себе. – Пошел вон, негодяй!
Солдат, дрожа, поспешил к своему отряду, а Руперт, подскакав к офицеру-мятежнику, с изысканным поклоном вернул ему его штандарт. Офицер ответил столь же степенным и учтивым жестом, а затем воины парламента ушли, молча и теперь уже беспрепятственно.
