СЕЙЧАС ВЫШИБУ, МАТЬ ТВОЮ!
Леонард направляет ствол прямо в сердце сержанту Герхайму, ласкает предохранительную скобу, нежно поглаживает спусковой крючок...
И вдруг сержант Герхайм стихает. И выражением глаз, и всем своим обликом он становится похож на странника, вернувшегося домой. Он – хозяин, и ему в полной мере подвластны и он сам, и мир, в котором он живет. Лицо его обретает какую-то леденящую кровь красоту, по мере того как темная сторона его натуры выползает наружу. Он улыбается. В этой улыбке нет ни капли дружелюбия, эта улыбка исполнена зла, как будто это не сержант Герхайм, а оборотень, человек-волк, обнаживший клыки.
– Рядовой Пайл, я горжусь -
Бум.
Стальная накладка приклада толкает Леонарда в плечо.
Пуля калибра 7,62 мм, остроконечная, в медной оболочке разрывает сержанту Герхайму спину.
Он падает.
Мы все замираем, уставившись на сержанта Герхайма.
Сержант Герхайм приподнимается и садится, как будто ничего не произошло. На какую-то секунду мы вздыхаем с облегчением. Леонард промахнулся! А затем темная кровь толчком выплескивается из крохотной дырочки на груди сержанта Герхайма. Красное кровяное пятно распускается на белоснежном белье как цветок неземной красоты. Выпученные глаза сержанта Герхайма заворожено глядят на эту кровавую розу на груди. Он поднимает взгляд на Леонарда. Прищуривается. И оседает, с улыбкой оборотня, застывшей на губах.
Я должен что-то сделать – как ни ничтожна должность дневального, но все же я при исполнении.
– Слушай, как там, Леонард, мы все – твои братаны, братья твои, друган. Я ведь твой сосед по шконке. Я -
– Конечно, – говорит Ковбой. – Тихо, Леонард, не гоношись. Мы же тебе зла не желаем.
– Так точно, – говорит рядовой Барнард.
Леонард никого не слышит.
– Вы видели, как он на нее смотрел? Видели? Я знаю, чего он хотел. Знаю... Этот жирный боров и его вонючий -
– Леонард...
– А мы можем вас всех убить. И вы это знаете. – Леонард ласково поглаживает винтовку. – Вы же знаете, что мы с Шарлин можем вас всех убить?
Леонард наводит винтовку мне в лицо.
На винтовку я не гляжу. Я смотрю Леонарду прямо в глаза.
Я знаю, что Леонард слишком слаб, чтобы в полной мере управлять своим смертоносным орудием. Винтовка – лишь инструмент, а убивает закаленное сердце. А Леонард – это прибор с дефектом, который не способен управлять той силой, которую должен собрать и выбросить из себя. Сержант Герхайм ошибался – он не смог разглядеть, что Леонард как стеклянная винтовка, которая разлетится вдребезги после первого же выстрела. Леонард слишком слаб, чтобы собрать всю мощь взрыва внутри себя и выстрелить холодной черной пулей своей воли.
Леонард улыбается нам всем, и это – прощальная улыбка на лице смерти, жуткий оскал черепа.
Выражение этой улыбки меняется – удивление, смятение, ужас, тем временем винтовка Леонарда покачивается вверх-вниз, а потом Леонард вставляет черный стальной ствол в рот.
– НЕТ! Не -
Бум.
Леонард замертво падает на палубу. Его голова превратилась в жуткую мешанину из крови, лицевых костей, черепных жидкостей, выбитых зубов и рваных тканей. Кожа – какая-то ненастоящая, как пластмасса.
Гражданские, понятное дело, как обычно, потребуют расследования. Но в ходе этого расследования рекруты взвода 30-92 покажут, что рядовой Пратт, хотя и обладал высокой мотивацией к службе, входил однако в число тех десяти процентов с некомплектом, из-за которого им нельзя служить в возлюбленном нами Корпусе.
Сержант Герхайм по-прежнему улыбается. Он был хорошим инструктором. «Погибать вот для чего мы здесь. – любил он повторять. – От крови трава растет лучше». Если б сержант Герхайм мог сейчас говорить, он бы объяснил Леонарду, почему мы влюбляемся в оружие, а оно не отвечает нам взаимностью. И еще он добавил бы: «Благодарю за службу».
Я выключаю верхний свет.
Объявляю: «Приготовиться к отбою».
– ОТБОЙ!
Взвод падает на сотню шконок.
Внутри меня – холод и одиночество. Но я не одинок. По всему Пэррис-Айленду нас тысячи и тысячи. А по всему свету – сотни тысяч.
Пытаюсь заснуть...
Лежа на шконке, притягиваю к себе винтовку. Она начинает со мной разговаривать. Слова вытекают из дерева и металла и вливаются в руки. Она рассказывает мне, что и как я должен делать.
