срывается с места, виляя на бегу насколько позволяет узкая тропа.
Мы ждем, что будет.
Я понимаю, что должен уводить отделение, но я сам застыл как под гипнозом.
Вдруг из ниоткуда и отовсюду сразу возникает странный звук – как будто смеется кто-то. Мы начинаем крутить головами: неужели кто-то из нас так обалденно крут, что может веселиться, живя в этом говеном мире.
Снайпер смеется над нами.
Мы пытаемся вычислить позицию снайпера. Но смех доносится отовсюду. Кажется, что этот смех поднимается с земли, исторгается нефритово-зелеными деревьями, кустами-монстрами, вырывается из глубин наших собственных тел.
И на фоне этого зловещего смеха, от которого стынет кровь в жилах, я что-то замечаю. Вглядываюсь в тень. Пот щиплет глаза, все перед ними расплывается. И вдруг я вижу Бедного Чарли, черный череп на ветке, и понимаю, что только снайпер, которому не ведом страх смерти, позволит себе обнаружить свою позицию смехом...
Я щурюсь, вглядываюсь, и смеющийся череп растворяется в темноте.
Вот я и сержант Морской пехоты.
Я смеюсь и не могу остановиться. Отделение застыло от страха, потому мы снайпер смеется вместе со мной. Мы со снайпером смеемся и знаем, что рано или поздно все отделение засмеется вместе с нами.
Рано или поздно суровые законы джунглей возьмут свое над отделением. Мы живем по закону джунглей, по которому в них входят больше морских пехотинцев, чем выходят обратно. Именно так. Никто не спросит, почему мы улыбаемся, потому что это никому не интересно. Мразь войны, которую гражданские в ней видят – это в основном выпущенные наружу кишки. Отвратительное зрелище – видеть человека без прикрас. Отвратительное зрелище – когда даже в улыбке виден оскал смерти. Война отвратительна, ибо истина бывает безобразной, а война говорит все как есть. Отвратительно лицо Чарли, это призрачное черное лицо смерти, когда она поражает твоих братьев ловкими ударами, восстанавливая справедливость.
Те из нас, кто переживут все это и станут стариками, полетят на Птице Свободы в родную Америку. Но дома родного там мы не найдем, и нас самих там уже не будет. В голове каждого поселилась смерть, черный краб, пожирающий мозг.
Джунгли затихли. Снайпер больше не смеется.
Отделение молчит, ждут приказаний. Скоро они все поймут. Скоро им станет не страшно. Их темная сторона выползет наружу, и они станут такими, как я, они станут морскими пехотинцами.
Морской пехотинец – это навсегда.
Ковбой, спотыкаясь, вываливается на поляну.
– Уходим. – говорю я, в первую очередь для Зверодера.
Зверодер не обращает внимания, продолжает наблюдать за Ковбоем.
Бах. В правую ногу.
Бах. В левую ногу. Ковбой падает.
Бах. Пуля разрывает штаны Ковбоя в паху.
– Нет... – Ковбой хватается руками за яйца. Обделывается от боли.
Зверодер делает шаг вперед.
Прежде чем я успеваю пошевелиться, чтобы остановить Зверодера, с поляны доносится пистолетный выстрел.
Бах.
И еще раз: Бах.
Донлон: «ОН УБИЛ ДОКА ДЖЕЯ И САЛАГУ!»
Ковбой встряхивается, чтобы не упасть в обморок. Затем стреляет Алисе в затылок.
Бах. Пуля сорок пятого калибра разносит лицо Алисы на куски. Алиса валится плашмя, будто пораженный током.
Ковбой поднимает пистолет и прижимает толстый ствол к правому виску.
Бах.
Пистолет падает на землю.
Снайпер попадает Ковбою точно в руку.
Отделение снова собралось за валуном. Внимательным взглядом обвожу лица своих бородатых детишек: Зверодер, Донлон, младший капрал Статтен, Берни, Хэррис, Рик Берг, Дрочила, Гром, Бруклинский Пацан, Харди, Ликкарди и Папа Д. А.
– Статтен, отводи своих.
Младший капрал Статтен глядит на Зверодера, делает шаг к нему. Отделение явно намерено пойти за Звером и совершить массовое самоубийство, дабы соблюсти традиции.
Звер проверяет свой M-60. Его лицо мокро от слез, красно от ярости, как у взбешенного викинга.
– Сейчас мы все вместе пойдем и вытащим Ковбоя, всех сразу снайпер не перестреляет. Мы сможем его спасти.
