Действительно, пройдя еще каких-то триста метров, на маленькой полянке среди густого орешника и ольхи, которыми заросли берега реки, М-ский остановился возле какой-то фигуры. Мы подошли ближе, последние двадцать метров преодолев ползком на животе. М-ский сидел на траве рядом с темноволосой женщиной, похожей на домохозяйку, которую минуту назад оторвали от готовки или глажки. Рука учителя нырнула ей под фартук.
– Нет, – сказала женщина, – сейчас нет, говорила тебе, чтобы больше не приходил сюда! Лучше встречаться где-нибудь в другом месте!
– Так зачем пришла? – М-ский уже снял с нее фартук, и его рука гладила бедро женщины, как щетка автомобильного дворника, туда-сюда, туда-сюда. – Еще раз, – просил он, – еще один раз.
– Ох, нет-нет, – сказала женщина, но расстегнула М-скому брюки. – Как всегда? – спросила, понизив голос.
– Как всегда, – отвечал М-ский, и тогда женщина поднялась, и М-ский тоже встал, женщина сняла платье, М-ский – смешные белые кальсоны, которые оказались у него под брюками, и женщина изо всех сил ударила М-ского по лицу, раз и другой, наотмашь.
– Ох, – услышали мы стон, – еще! – Женщина била теперь М-ского по лицу без устали, и мы видели, как его крапленные веснушками плечи поднимались и опускались при каждом ударе. – Еще, еще немного! – сопел М-ский. Женщина сменила руку и продолжала хлестать учителя по лицу. Вдруг М-ский выпрямился как струна, по его телу пробежала дрожь, и мы увидели, как задрожали у него ягодицы. – Ох! – вздохнул учитель.
– Все, – сказала женщина и надела платье, потом фартук, а М-ский стоя натягивал спущенные кальсоны и брюки, из которых вынул затем сложенную банкноту и вручил женщине, как вручают кондуктору билет.
– В следующий раз, – сказала женщина, – не ищи меня здесь.
– А где? – томно спросил М-ский.
– Там, где в прошлый раз.
– Хорошо, но ты придешь?
– Приду, приду, – отвечала женщина и пошла вверх по реке, откуда, по-видимому, пришла, М-ский же, поправив рубашку и брюки, не попрощавшись, двинулся в обратный путь.
– Вот так потеха! – говорил Шимек, когда мы быстро шагали в сторону Брентова. – Что он – нормально лапать ее не мог? Что-то тут не то, ведь он даже не лег на нее!
– Лег или нет, – возмутился Петр, – но это свинство!
– Чепуха, – протянул Шимек. – Видели б вы, что сестра Янека вытворяла со своим парнем у нас на чердаке, – вот тогда поняли бы, как это делается по-настоящему!!!
– А почему они не пошли в лес, – спросил я, – а занимались этим на чердаке?
– А зима была, кочерыжка ты глупая! – Шимек ткнул меня в бок. – А теперь помчали, скоро пять!
Мы бежали в гору по мореновому склону наискось, и только высокая трава, достигающая колен, замедляла наше движение. Слева, далеко внизу, маячили контуры армейского стрельбища, справа за стеной леса виднелось голубое, как на картинке, море. «Топаете как стадо слонов, – съязвила Элька вместо приветствия. – Мы вас ждем уже четверть часа!» Никто, однако, не объяснил, что было причиной нашего опоздания. «А теперь, – сказала Элька, – теперь вы увидите то, что должно научить вас уважению!» – и больше ничего говорить не стала. Вайзер покрутил ручку генератора, и тогда, лежа на краю ложбины, увидели мы первый взрыв, о котором я уже писал: он напоминал облако в форме вертикально вращающегося столба голубого цвета. Да, это был первый взрыв Вайзера, который он нам продемонстрировал в ложбине за стрельбищем. Когда мы спешили на встречу в условленном месте, нам и в голову не приходило предположить что-нибудь в этом роде. В конце концов, мы были готовы к экзамену по стрельбе, а Вайзер поразил нас снова чем-то абсолютно неожиданным. Когда же он заложил следующий заряд и воздух снова разорвал грохот взрыва, а вверху завертелось двухцветное облако, и когда через несколько минут оно исчезло, растаяв, как утренний туман, мы готовы были поклясться Вайзеру не один, а десять раз на чем угодно, что бы он ни потребовал, и сделать все, чего бы он ни захотел. Но он вовсе не торопился и ничего пока не требовал. Элька забрала у нас инструкцию и обшарпанный парабеллум, и это было все – если не считать того, что Вайзер назначил новую встречу на кирпичном заводе, на завтра сразу после полудня. Мы стояли немного растерянные, ожидая, что будет дальше.
– Можете идти домой, – сказал Вайзер, – на сегодня достаточно!
– А завтра будем стрелять, правда? – робко спросил Шимек. Вайзер не отвечал, зато Элька выскочила:
– Не морочьте ему голову, – словно Шимек сказал что-то лишнее. – У него есть дела поважнее вашего стреляния! Слушайте и ни о чем не спрашивайте, ясно?
Можно ли было что-нибудь добавить? Вечером, маясь от безделья, мы стреляли из рогаток по банкам, расставив их на мусорном ящике, и вели такую примерно беседу:
– Говорю тебе, он затевает что-то грандиозное.
– Но что?
– Не знаю, ну что-то такое, о чем весь город будет говорить, и про нас напишут в газетах!
– Дурак! В газетах не пишут про таких, как мы!
– А вот напишут!
– Но что он такое задумал?
– Если нас поймают, наверняка посадят.
– За что?
– А оружие? Это тебе не хрен собачий! И генератор, и взрывы – тоже.
– Так ведь не наше всё!
– Наше не наше, а мы были с ним!
– Но что именно он сделает?
– Восстание!
– Ха, восстание! Восстание устраивают в городе, нужны баррикады!
– Ну так организует партизанский отряд!
– С одними нами? Пятерых слишком мало.
– А откуда ты знаешь, что только с нами? Может, у него таких, как мы, целая куча, и только для конспирации никто не знает друг о друге?
– Ну!
– А может, он сломает ворота в зоопарке и все клетки и выпустит зверей на волю?
– Вот это было бы да, лев шагает по Грюнвальдской!
– Не шагает, а бросается на мать с ребенком, а мы выбегаем – трах! – и нет льва – трах! – нет тигра – трах! – нет черной пантеры!
– Черную пантеру – он сам!
– Ну ладно, укокошим всех диких зверей, а потом нас сфотографируют в газету, представляете? Ученики шестьдесят шестой школы спасли прохожих от диких зверей!
– Я думаю, тут пахнет кораблем.
– Каким кораблем?
– Как только нас вышколит, уведем пароход из порта!
– Не из порта, а с рейда!
– Хорошо, пускай с рейда, и пожалте – он на мостике, на нас – каюты и трюм, и – даешь Канаду!
– Вперед, в Африку!
– Не в Африку, говорю тебе – в Канаду!
И так между партизанскими боями и угоном парохода проходил наш вечер, и попутно мы расстреливали ржавые банки, и все больше камней собиралось под мусоркой, и все сильнее натягивали мы велосипедную резину на рогатках, пока не сгустились сумерки и пришла пора возвращаться домой. Но почему мы не говорили об М-ском? Почему не обсуждали его встречу с черноволосой женщиной у реки, почему не поразил нас вид учителя в спущенных штанах и кальсонах, битого по лицу, того самого М-ского, перед которым мы дрожали на уроках и на переменках, когда он проходил запруженным коридором? Может, Вайзер был нам ближе, чем тайны М-ского? А может, мы не были еще знакомы с пороком?
