рассыпавшаяся по снегу застывшая брусника, видны были на заиндевевшей щеке и на бороде.
Сонгур молчал.
— Ты?! — возвыся голос, произнес Александр опять одно это слово, но произнес так, что иней посыпался с береговых деревьев и шарахнулись кони.
Сонгур рухнул в снег на колени.
— Прости! — прохрипел он, воздев свои руки. — Враг попутал… Поспорили… Слово за слово: он меня, я его!..
— Полно лгать! — проговорил Ярославич, ибо уже дознали другое.
Не доверяя Сонгуру, Вышатич со встречи Александра и Даниила ехал все время на самой задней подводе.
В ту самую ночь в кошевку задремавшего Вышатича подсел Сонгур. Слова два перемолвив с полусонным, он ударил его свинчаткой в голову и проломил кость. Затем кинулся на оглянувшегося было облучного и оглушил. Затем выбросил обоих в сугроб и заворотил лошадь.
Однако и оглушенный, поднялся новгородец из снега и кинулся вслед, крича. Через задок вметнулся он в кошеву, и повалил, и притиснул Сонгура коленом, а там уже прибежали остальные.
Сонгур намеревался вернуться в Орду и немедля донести Батыю, что Александр и Даниил встретились и что встреча их была преднамеренной.
Сонгур Аепович обнимал ноги князя. Просил хоть немножечко повременить — не судить его, обождать, пока вернется из Большой орды Ярослав Всеволодич:
— Я ведь — его человек!
Супились воины:
— До чего ехиден!
— Княже, — спрашивали угрюмо, — в железа его?
— Пошто! — негодуя, возражали другие. — Чего там еще с ним меледу меледить! Кончить его на месте — и конец!
Прядали ушами и косились на мертвое тело кони. Пылали, дымя и треща, факелы. Падал снежок.
Выл у ног Александра Сонгур.
— А хоть бы и весь снег исполозил! — медленно проговорил Невский.
И, как будто боясь даже и ногой опачкаться о Сонгура, на целый шаг отступил.
— Встать! — вдруг закричал он.
Боярин, пошатываясь, поднялся.
— Да-а… — все еще не веря тому, что произошло, проговорил Александр. — Знал, что сомнителен, а не думал, что до такой степени гад!
— Княже!.. — начал было Сонгур, заглядывая князю в лицо, но тотчас и осекся.
Из голубых страшных глаз Александра глядела ему в лицо неподкупная смерть.
Из-под сугроба торчали две оглобли. На одной из них — красная шляпа.
Дворский, ехавший на передних санях, остановился и остановил весь поезд.
Вышел князь Даниил.
— Княже! — сказал дворский. — Прикажи откапывать — замело-занесло православных…
Даниил взглянул на верхушку оглобли с красной шляпой и ничего не сказал, только усмехнулся.
В две деревянные лопаты — без лопат как же в такой путь! — принялись откапывать.
Лопаты стукнули в передок саней.
— Бережненько, робята! — приказал дворский. — Гляди — ко — шубное одеяло! — добавил он, когда возчики раскидали снег с погребенных под сугробом людей. — Богаты люди!
В больших розвальнях, под общей меховой полстью и каждый в тулупе, лежали трое скрючившихся мужчин, подобно ядрам в китайском орехе.
Подымался легкий парок.
— Живы! — обрадованно вскричал дворский.
Один из лежавших под снегом простонал и начал приподыматься, цепляясь закоченевшими руками за отводину саней. Шапки на нем не было. Седая голова была повязана заиндевевшим шарфом. Ветер шевелил короткие седые волосы.
Короткая и тоже седая и, как видно, по нужде запущенная борода и усы щетинились на тощих, сизых от холода щеках.
— Ну-ну, отец!.. Подымайся, подымайся, батюшко!.. — соболезнующе проговорил дворский, подпирая старика под спину.
Тот, мутно поводя очами, что-то проговорил.
— Ась? — переспросил дворский, приклоняя ухо. — Нет, не по-русски глаголет! — сказал он обступившим сани дружинникам и воинам.
Даниил, успевший уловить несколько бессвязных латинских слов, произнесенных залубеневшими устами незнакомца, спросил по-латыни:
— Как ваше имя, преподобный отец? — ибо князь теперь уже не сомневался, что перед ним католический священник.
— Иоаннэс… — начал было старец, глядя в наклонившееся к нему лицо Даниила, однако далее этого не пошло и с посиневших губ долго срывалось лишь многократно повторяемое какое-то «плы» и «пры».
— Иоаннэс де Плано-Карпини?! Легат апостолического престола! — вырвался у князя Даниила возглас невольного изумленья. — Боже мой! Епископ! Но… как вы здесь? И что произошло с вами?
Ответ на это князь вскоре и получил — ответ искренний и подробный, — когда, отпоив и оттерев папского легата и двоих его спутников — киевлянина Матвея и второго, монахафранцисканца, Бенедикта-переводчика, князь взял Иоанна Карпини в свою повозку.
— Латынский бискуп! — успел сообщить дружинникам и возчикам, обступившим его, Андрей-дворский. А князю своему успел шепнуть на ухо: — Ох, Данило Романович! Не вверяйся сему старику: нос клином и губы тонки, щаповаты, — хитер!
Посоветовавшись с дворским, князь решил, что легата и Бенедикта они довезут до ближайшего стойбища, подвластного Батыеву зятю, и здесь он, Даниил, как обладающий теперь пайцзою царевича Батыева дома, окажет Карпини содействие в продолжении его пути.
Вот что поведал, без утайки, князю Галицкому брат Иоанн де Плано-Карпини, из ордена миноритов, и в то же время странствующий легат святейшего престола, прославленный виноградарь католической церкви среди славян Пруссии, а также в Польше, в Чехии, Венгрии и в Литве, златоуст католицизма.
На прошлогоднем соборе в Лионе верховный Понтифекс огласил следующее: святейшего отца волею и советом кардиналов, излюбленнейший из братьев Иоаннэс де Плано-Карпини, ордена миноритов, сразу после сего собора будет послан с другим францисканцем, Бенедиктом, сперва к Батыю, а там если представится возможным, то и далее — на Орхон, к самому императору монголов, Куинэ-хану.
Легат получил указание все узнавать и рассматривать у татар внимательно и усердно.
«У татар ли только?» — подумалось Даниилу.
Плано и Бенедикт ехали сперва через Германию. Один из вассалов императора Фридриха — король Богемии Оттокар оказал легатам достодолжную встречу и препроводил со своим письмом к племяннику своему, герцогу Силезии Болеславу. Оный же в свою очередь — к герцогу Лаутиции Конраду Мазовецкому. Но в Кракове был в это время князь Василько. И, по горячей просьбе герцога Болеслава, Василько Романович взял Карпини с собою, дабы тому было безопаснее ехать, и привез его в Холм.
Даниил с все большим вниманием слушал повествование брата Иоанна.
— Ходатайство Болеслава и Конрада за нас, светлейший герцог Даниэль, было принято братом твоим, герцогом Василиком, с великой благосклонностью и вниманием. Герцог Василик уговаривал нас погостить, но мы неуклонно стремились выполнить повеленное нам папою… Однако, видя благосклонность брата твоего, мы, имея на то повеление папы и кардиналов, просили герцога Василика, чтобы он созвал епископов русских, так как имеем сделать чрезвычайной важности сообщение, что он и выполнил.
Даниил слегка нахмурился. Карпини продолжал:
— Тогда мы прочли герцогу Василику, а также всем его епископам грамоту святейшего отца, в которой папа увещевает Руссию возвратиться к единенью со святой матерью церковью. Они, то есть Василик, и епископы, и бояре, благожелательно преклонили слух свой к нашему заявлению. Однако герцог Василик
