Правда, крепким и подчеркнуто долгим.
— Странное место для встречи. Что, интересно, вами руководило?
— Мной?
— Ах да. Простите. Я и забыл, что руководить — исключительно ваша прерогатива.
— Отнюдь. Есть многое на свете, что руководит мной, порой — вопреки моим желаниям. Я не готов был ответить и потому переспросил. Это старый прием — просто тянул время.
— Я задал трудный вопрос?
— Скорее, многогранный. Что руководило? Прежде всего, разумеется, собственные интересы. С некоторых пор я комфортно чувствую себя в Турции. Это раз. Стремление к полной и абсолютной конфиденциальности. Это два. Желание, наконец, доставить вам некоторое удовольствие, вы его заслужили, — это три.
— И потому Турция, но Эгейская.
— Вы по-прежнему быстро улавливаете суть, Костас. Это радует.
— Вы ждали в гости дебила?
— Дебил остался бы в Бухаресте. Не в тюрьме, возможно, но в соответствующем заведении.
— Ах да. Разумеется. Я ведь должен был начать с благодарности. Виноват. Итак… Примите, досточтимый сэр и прочая… нижайшую признательность покорного слуги.
— Достаточно.
Сказано было мягко.
Голос хозяина вообще обволакивал, струился мягким бархатом, располагающим к открытой дружеской беседе.
Однако Костас вздрогнул.
Хозяин не придал этому значения или по крайней мере сделал вид, что не заметил неловкости.
Выдержав паузу, он спокойно продолжил:
— Прежде всего я должен выразить вам свою признательность, Костас, и принести извинения за то, что втравил в историю — мягко говоря — неприятную. Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что дикий итог экспедиции так же ужаснул и потряс меня, как всех прочих. А быть может — в большей степени. Ибо благодаря вашим оперативным действиям я обладал информацией в полном объеме…
— Отнюдь не в полном, как выяснилось.
— Что это? Посыпание пепла на голову? Оставьте. У меня нет к вам претензий. Никаких. Впредь будем исходить из этого. Я не намерен требовать отчета, подробностей, деталей и всего такого… прочего. Эта работа для других специалистов. И она исполнена на должном уровне. Я очень внимательно читал и слушал записи ваших допросов и вообще все документы этого дела. К тому же мои люди шли, что называется, по следам официального следствия, тщательно все проверяя и перепроверяя. Они обнаружили много такого, что никому не известно и поныне. Или почти никому. Словом, все это время, пока вы «прохлаждались» в тюрьме, шла напряженная работа, благодаря которой сегодня я обладаю достаточно полной информацией по этому делу. Однако именно это обстоятельство заставляет меня сделать следующий шаг. Понимаете, о чем я толкую? Эта информация — факты, аналитика и прочее — уже столь объемна, что представляет собой некую ступень, поднявшись на которую я немедленно сталкиваюсь с новыми вопросами. Возможно, впрочем, только одним вопросом. Ответ на него, однако, упрятан не на третьей и даже не на четвертой ступени. Впрочем, я отыщу его в любом случае.
Но… вы молчите? Я говорю слишком путано? Так спрашивайте! Почему вы молчите?
— Потому же, что и тот британский мальчик, которого считали немым до пятнадцати лет. В пятнадцать за завтраком он как ни в чем не бывало заметил: «Тосты подгорели, мэм».
— Бородатый анекдот. Значит, до сего момента все было понятно?
— Нет, пожалуй, последняя ваша сентенция — тост, слегка подгоревший.
— Так спрашивайте!
— Сложности, которые открылись вашему взору на второй ступени, каким-то образом связаны с маленькой оговоркой, которую вы сделали минутой раньше?
— Что за оговорка, черт побери?
— Сначала вы сказали, что никто не обладает столь полной информацией по поводу этой трагедии, а потом добавили — «почти никто». Вот я и спрашиваю: этот таинственный «почти» стоит на пути?
— Браво, Костас. Господин «Почти» действительно серьезно меня беспокоит. Проблема, однако, в том и заключается, что на пути он не стоит. Понимаете, Костас, я его не вижу и не могу разглядеть, сколько ни пытаюсь.
— Понимаю.
— И?
— Готов продолжить работу. Мне тоже любопытно разобраться с некоторыми загадками второй ступени.
— Благодарю. Я могу задать вам несколько вопросов?
— А я — вам?
— Разумеется. Вы готовы?
— Вполне.
— Тогда приступим. Но прежде… Примите мои извинения, Костас.
— Мне казалось, мы закончили с этой темой.
— Не знаю, о чем вы толкуете, я же сгораю от стыда, потому что до сих пор не предложил вам промочить горло, не говоря уже о том, чтобы перекусить. Ужин, разумеется, предусмотрен. И повар, кстати, грек, из местных, заслуживает того, чтобы отведать его стряпню. Но, полагаю, мы сначала закончим с делами. По крайней мере с самой неприятной их частью.
— Согласен. Рассказ о шести обескровленных трупах вряд ли впишется в застольную беседу. Но немного русской-водки я бы, пожалуй, пригубил уже сейчас.
— Немного — это…
— Как будто вы наливаете себе тройной скотч.
— Лед, сода, лимон?
— Нет. Водка не терпит усовершенствований.
— Ну, не знаю. Я предпочитаю усовершенствованное виски.
— О вкусах не спорят. Итак, что сначала?
— Обескровленные трупы, раз уж вы сами о них заговорили.
— Сначала я просто констатировал смерть. Всех шестерых, по очереди. Смерть и начало трупного окоченения, из которого следовало, что все они мертвы… как минимум, впрочем, вы читали заключение патологоанатомов. Я подписал бы его с чистой совестью. Смерть всех шестерых наступила в результате потери такого количества крови, которое… Но это длинно и путано. Скажем проще: потери всей крови. Дальше — как вам, наверное, известно — начинается мистика чистейшей воды, потому что никаких следов крови — речь, напомню, все же идет о тридцати с лишним цитрах! — возле трупов не обнаружено.
— Обнаружено.
— Вот как? И где же?
— Мои люди…
— Да, да, которые шли по следам… честь им и хвала. потому что если кровь обнаружена — это в принципе меняет…
— Ничего это не меняет. Возле троих из шести, вернее, ткани их палаток обнаружены маленькие, неразличимые глазом капли. Четыре — в первом случае. Девять — во втором. И так далее… Следствие, надо думать, стены палаток следовало не слишком тщательно. И что это дает?
— Это — ничего. Кому из нас не доводилось брызнуть слюной за обедом?
— Если последнее не шутка, то мы подошли к одном из главных вопросов второй ступени. Но прежде я бы хоте, задать один из своих коварных вопросов. Можете, кстати не отвечать. Это интересует меня не в интересах дела, лично. Лично меня, Костас.
— В таком случае можете смело рассчитывать на ответ
— Скажите, первое… самое первое, что пришло в голову, когда вы убедились окончательно, что…
— Что я не сошел с ума…
