Теперь он не сомневался — начать надо именно с него, с ужасного вампира, проклятого во времени и пространстве.
И еще одно обстоятельство, то, в котором Ахмад аль Камаль не спешил признаться даже самому себе, приятно согревало душу.
И тешило самолюбие.
Лорд Джулиан, недосягаемый в своем высокородном величии, Энтони Джулиан, баловень судьбы, любимец общественности, самовлюбленный сноб и зазнайка, вдруг возник у него
Пути.
Это радовало.
И как будто даже приближало к мечте, придавало ей знакомые, почти земные, осязаемые черты.
Ибо это был достойный противник.
Знакомый незнакомец
…Я остановился, оглядываясь.
Стоял недолго.
Небольшой листок белой бумаги, надпись от руки красным фломастером «M-r Teksky».
Впился глазами в того, кто держал листок, и… не поверил глазам.
Это был молодой человек.
Совсем молодой.
Смуглый.
А может, просто загорелый.
Мысль про загар мелькнула не случайно. Юноша неуловимо напоминал спортивных, белозубых, коммуникабельных чуть более, чем следует, ровесников. Таких можно встретить на всех модных курортах. Еще не плейбой, но готовятся — или очень хотят — ими стать.
Дамские любимцы и угодники.
Иногда — богаты и действительно принадлежат к нашему кругу.
Иногда — искусно имитируют богатство и принадлежность…
Не слишком люблю эту смазливую когорту и почему-то сразу причислил встречающего к ней.
Может, от разочарования? Не таким представлял доктора Брасова.
Да и не мог этот тип быть доктором Бросовым.
По определению не мог.
Значит, кто-то, посланный им.
А это уже обидно — вот и неприязнь.
Напрасная. Несправедливая.
Но все это — позже.
Пока же он, в свою очередь, вычислил меня. Приветственно поднял руку. Но не улыбнулся.
— Ваша светлость герцог Текский, если я не ошибаюсь?
— Верно. Но вы не доктор Брасов?
— Нет.
Отменный английский.
Просто отменный.
Не англичанин, но долго жил в королевстве.
Или англичанин, который долго не живет в королевстве…
Однако пауза.
Необычно яркие синие глаза смотрят на меня как-то странно.
Растерянно? Да, пожалуй.
И вроде оценивающе? Да! Но не меня. В том смысле, что не мою внешность — похож на герцога или не похож?
Потом я понял: он оценивал крепость моих нервов и мучительно соображал, когда же сообщить.
В определенном смысле я помог ему принять решение. Не смог сдержать разочарования и… раздражения.
— Понимаю. Профессор, очевидно, слишком занят ?
— Нет, не понимаете.
Что за тон?
Что себе позволяет этот мальчишка?
Слава Богу, «взорваться» я не успел.
— Его больше нет.
— Что вы сказали? Я правильно понял? Он умер?!
— Он мертв…
— Значит, он вел дневник?
— Скорее, записки.
Полина слукавила.
И сама не поняла почему.
Мысленно она сразу же окрестила предсмертные записки герцога Текского именно дневником.
Причем «дневником обреченного».
Кстати, природу эпитета «обреченный», внезапно родившегося в сознании и накрепко сцепившегося с «дневником», она тоже пока не очень понимала.
Однако копаться в себе пока не было времени.
Как не было времени понять, почему вдруг солгала, отвечая на совершенно невинный вопрос.
Значит, была тому причина.
Полина Вронская давно уж привыкла безоговорочно доверять своему подсознанию.
Оно не подводило.
Ни разу.
— Записки?
— Да. Короткие. Довольно обрывочные. Всего несколько листков.
— Из них, выходит, существенная часть посвящена моей скромной персоне?
— Вы обиделись?
— Нет. Хотя, если откровенно, все это… Ну, в общем, не слишком приятно. Я что же, правда похож на курортного альфонса?
— Про альфонса у герцога нет ни слова.
— Слова всегда воспринимаются в контексте, а в моем случае контекст вроде бы именно такой. Или я ошибаюсь?
— Не знаю. Откровенно говоря, не слишком задумывалась на эту тему. Впрочем, это — всего лишь первое впечатление. Потом, насколько я понимаю, ваши отношения с герцогом Текским стали едва ли не дружескими?
— Ну, «дружескими» я бы никогда не осмелился их назвать. Его сиятельство был человеком довольно замкнутым и, что называется, держал дистанцию.
— Из его записок следует иное…
— Там есть еще что-то обо мне?
— Разумеется. После встречи в аэропорту вы ведь не оставляли его почти ни на минуту, с момента пробуждения и до глубокой ночи…
— Надеюсь, я не показался ему вдобавок еще и навязчивым?
— Вовсе нет. Говорю же, у меня сложилось впечатление, что герцог относился к вам с симпатией. Причем с возрастающей. Ваша забота трогала его…
— Спасибо. Что до заботы, то, знаете, я… я… просто боялся.
— Чего же?
— Неужели не понятно? Я боялся, что все повторится снова, как и с доктором Брасовым… С ним-то мы точно были почти неразлучны, и все же кто-то уловил момент…
— Иными словами, вы опасались за жизнь герцога Текского?
— Ну, конечно!
