В кармане Вишневского вдруг ожил мобильный телефон, напомнил о себе негромкой трелью.
– Простите.
Некоторое время он внимательно слушал кого-то на другом конце трубки, брови подполковника при этом медленно ползли вверх.
– И ты что же, хочешь сказать, что этот тип сейчас у тебя?… Разумеется, еду. Причем немедленно. Слушай, заяц, а ребят с Петровки могу захватить?… Ну, одного, самого главного!.. Все! Уже в пути!
Он отключил мобильный, поднимаясь из-за стола.
– Что-то случилось?
– Боюсь сглазить, но, кажется, в ближайшее время мы получим некоторую ясность относительно убийства Морозова.
– Господи!
– Вот и я говорю: Господи, не дай только ошибиться!
– Юрий Леонидович, а что же по поводу убийства моих… – Игорь неожиданно осекся.
Вот ведь коллизия!
Сколько уж было сказано про то страшное дело!
Сколько времени прошло.
И вдруг – нервы, что ли, подвели? – голос предательски сорвался.
По лицу Лизы пробежала коротая гримаса боли и жалости.
Вишневский замер, натянув один рукав куртки.
– Ну вот что, други, – так и быть! – совершаю почти должностное преступление. Оставляю копии некоторых материалов из того дела. Из них, полагаю, многое станет ясно. Не все. Но всего нет и в деле. Оно, как известно, не раскрыто, хотя и списано в архив. Изучайте!
Он уехал.
Но Лиза с Игорем – спроси кто потом – вряд ли вспомнили бы, как он уезжал.
Простились они с Вишневским, как полагается?
Вероятнее всего – нет, не простились.
Тонкая папка, оставленная подполковником, целиком завладела ими, заслонив собой весь белый свет.
Мужчина был молод. Еще недавно – года два-три назад – его вполне можно было бы назвать юношей. Теперь, однако, было в облике что-то, говорившее о зрелости.
И все же лицо – открытое, чистое, худощавое, с тонкими правильными чертами, большими светло- голубыми глазами, глядевшими прямо и спокойно, – казалось очень молодым. И – по всему – должно было бы вызывать симпатию.
Но что-то мешало. Что-то неуловимое, трудно поддающееся описанию, заставляющее торопливо отвести взгляд. Не хотелось смотреть на это лицо. А увидев ненароком, хотелось быстрее забыть. Потому как иначе станет это странное лицо тревожить душу ночами, являться в тяжелых снах.
Это, впрочем, вряд ли воспринимало сознание – скорее уж тревожилось подсознание.
Было в лице что-то такое – неотвязное.
И – пугающее.
А что?
Поди разбери.
Людмила Вишневская, похоже, разобрала.
В кабинете их было четверо.
Хозяйка – строгая, застегнутая на все пуговицы, собранная, в любую минуту готовая ко всему.
Юрий не любил посещать жену на работе – в этих стенах она как будто отстранялась, а вернее, отодвигала его на второй план, на первом была работа.
Дома все было иначе.
Потому и не любил.
И сам невольно держал спину прямее, переходил на подчеркнуто официальный тон.
Таким и был теперь второй человек в небольшом кабинете – подполковник Юрий Вишневский.
Третий – Вадим Баринов. Тот держался уверенно. Не в таких кабинетах довелось побывать. А уж институт Сербского – почти дом родной.
Четвертый – молодой мужчина со странным лицом. Редкая рыжеватая поросль на лице с трудом складывается в короткую, хилую бородку. Он постоянно теребит ее тонкими длинными пальцами. Такими бледными, что издали кажутся голубыми.
– Значит, вы признаете, что меч взяли в доме Морозова?
