Неприветливая и неуютная.
Похоже, она не хотела, а быть может, не могла подпустить посторонних к своим опасным, пугающим тайнам.
Вчерашние планы нынче исполнены не были.
Возможно, поездка Лизы по старым московским коллекционерам, знакомцам Игоря Всеволодовича, а прежде его покойного отца, могла оказаться очень важной и принести наконец недостающие крупицы информации. Те самые, без которых все прочее, известное теперь, никак не складывалось в единую, внятную картину. Не сплеталось в одну прочную нить, которая в итоге должна была привести к развязке, к ответу на все вопросы, коих с каждым днем становилось все больше. А совсем не наоборот, как хотелось бы.
Будто неведомая злая сила, глумясь и насмешничая, уводила в сторону от основной дороги, манила на новые тропинки, убеждала, что они короче и вернее, но в конце концов заводила в тупик. В этой связи недостающее звено или заветная карта, что становится залогом сложившегося пасьянса, могли обнаружиться где угодно. И потому – конечно же! – ехать было надо.
Однако ж Лиза вдруг будто закапризничала, сослалась на давешнюю усталость, так и не отступившую, расквасилась.
В итоге оба остались в постели.
На самом деле волевой подбородок Игоря Всеволодовича, бессильно запрокинутый к потолку, показался ей таким беспомощным, что стало страшно.
После непомерно радостной вспышки – ну как же, в биографии любимого художника вдруг обнаружилась такая неожиданная, потрясающая деталь! – он сразу сник. Словно протрезвел после короткого пьянящего восторга, на фоне которого действительность показалась еще более удручающей. Опрокинулся на спину, пустыми, невидящими глазами уставился в потолок.
Заглянув в них, Лиза испугалась всерьез и не захотела оставлять Игоря одного хоть на минуту.
Остальное – усталость, капризы, нытье – было делом техники, причем пустячной.
Он так ничего и не понял, и даже успокоился немного, хотя отрешенность жила в душе – Лиза остро ощущала ее холодное дыхание.
Они позавтракали, не вылезая из-под одеяла.
А потом зазвонил телефон.
И стало ясно – хорошо, что Лизавета никуда не уехала.
Правильно.
Звонил Вишневский, и не просто так – собирался приехать.
Причем немедленно.
Собственно, как сообщил в конце разговора, был уже на подъезде к дому.
И отрешенность сменилась надеждой.
Особенно после того, как энергичный, с осунувшимся лицом, но живыми, яркими глазами, Юрий Леонидович появился на пороге гостиной.
– Есть хотите?
Лиза едва успела привести себя в порядок, но все равно готова была расцеловать подполковника за этот внезапный налет.
– А знаете, пожалуй – хочу. Я, кажется, не ел с утра. А утром… Дайте-ка вспомнить. Да! Утром пил кофе. И все.
– Безобразие.
Закуски появились на столе быстро и так же быстро исчезли.
Похоже, подполковник Вишневский действительно был голоден. Однако с едой покончил быстро – и вроде не обратил особого внимания на то, чем, собственно, угощался.
– Значит, так. Игорь Всеволодович, вам фотографию Галины Щербаковой предъявляли для опознания?
– Собирались. Но не успели.
– Понятно. Взгляните.
Игорь и Лиза вдвоем склонились над фотографией.
– Боже правый!
– Да, Елизавета Аркадьевна, выглядела наша дама не лучшим образом. Полтора года интенсивной химиотерапии. К тому же фотограф запечатлел ее не в самый счастливый момент жизни. Хотя кто его знает? Смерть для нее, возможно, стала избавлением. К тому же яд быстродействующий. Вряд ли она успела понять, что происходит.
Лицо женщины на фотографии было лишено жизни.
И почему-то было ясно – таким или почти таким оно было всегда.
Мелкие, заострившиеся черты.
Широко распахнутые светлые глаза, почти без ресниц.
