– Почему – Душенька? Нет. Ты считаешь, детей он мог иметь только с ней?
– Теоретически – нет. А практически… Практически женщины мыслят немного иначе. Ну ладно, это уже философия. Выкладывай, что там у тебя…
Рассказывая, он окончательно успокоился и даже несколько сник.
Лиза, напротив, заметно воодушевилась.
– Действительно, потрясающая история. Ну что ты? Перегорел, как лампочка?
– Да нет. Просто осознал кое-что. Странная, заметь, наблюдается закономерность. Последние дни мы только и делаем, что раскрываем какие-то тайны. Но все не те… Не те, не те, не те. Хотя интересно, спору нет.
– Знаешь, родной, сейчас я, возможно, скажу банальность. Однако это действительно происходит. Проверено многократно.
– Что именно?
– Количество. Оно на самом деле в определенный момент переходит в качество. И наши с тобой «не те» тайны в конце концов должны сложиться в одну большую «ту».
– Ты и вправду так думаешь?
– А когда я тебе врала?
Он устало откинулся на спину, закрыл глаза, запрокинул голову.
Красиво очерченный, волевой подбородок беспомощно – как у больного или, того хуже, мертвого человека – устремился в потолок.
Всплеск неожиданного, не слишком уместного восторга, похоже, сменился вязким чувством безнадежности.
Лиза, приподнявшись на локте, закусила губу, нахмурилась.
Сейчас она не слишком верила тому, что говорила.
Однако ж другого пути не было.
По определению.
Зима, нежданно нагрянувшая накануне, вроде сообразила, что пришла до срока.
Отступила.
Неуверенный первый снег немедленно растаял – по тротуарам и мостовым потекли потоки грязной холодной воды.
Повсюду серыми озерцами плескались лужи.
К полудню выглянуло солнце, и пейзаж заметно оживился.
И даже легкая путаница возникла в головах – поздняя осень вдруг показалась весной.
Оживился, повеселел поток машин – прохожие, чертыхаясь, уворачивались от фонтанов грязной воды, летящих из-под бойких колес.
Стремительно вынырнув из общего потока, Range Rover подполковника Вишневского свернул с Котельнической набережной, ловко перестроился в правый ряд, аккуратно – не в пример лихачам – прижался к бордюру, перемещаясь на узкую дорожку, ведущую к подъезду высотки.
– Ну просто друг ГАИ – ГИБДД! – не без иронии прокомментировал вираж тот самый старший опер, что накануне вел неофициальные переговоры. Звали его Вадимом Бариновым и, разумеется, Барином, хотя ничего барского во внешности и замашках молодого человека не наблюдалось.
– Это мастерство. А ты просто завидуешь. – Подполковник Вишневский тем временем парковался у самого подъезда.
Выйдя из машины, оба дружно, как по команде, глубоко вдохнули прохладный свежий воздух. На самом деле совсем весенний. Но тут же скрылись в подъезде – наслаждаться оттепелью было некогда. Не за тем приехали.
Высокие стеклянные двери да огромный мраморный холл с колоннами и внушительным подиумом, на котором располагались кабинки лифтов, – вот, пожалуй, и все, что осталось от былой роскоши одной из знаменитых московских высоток.
Впрочем, и они – двери, колонны, ступени подиума – лучше всяких слов говорили о том, что время обитателей бывшего имперского Олимпа миновало.
Все вокруг давно требовало ремонта.
Все смотрелось обветшалой, дряхлой декорацией к пьесе, давным-давно отыгранной и снятой с репертуара.
Даже консьерж – пожилой, грузный мужчина в мешковатом пальто, неловко примостившийся за обычным письменным столом у одной из колонн, – казался персонажем минувшей эпохи, забытым, наподобие чеховского лакея. Сдвинув очки на кончик носа, он отрешенно уткнулся в газету – тоже вроде бы старую, взятую из библиотечной подшивки, – и даже не поднял головы. Возможно, просто не заметил вошедших.
Баринов хмыкнул и выразительно повел глазами – дескать, сами видите, какие тут свидетели.
Откуда.
В лифте, таком же обветшалом, как все вокруг, они поднялись на шестой этаж.
