– Предполагаю.
– И ее, по-вашему, именно он…
– Очень может быть.
– Кстати, хорошо бы начало дневника поискать, то, что у нас – вроде как окончание. Она так и пишет, помните: «Ну вот, начинаю очередную тетрадь…» Так что должны быть другие.
– Не факт. Потому как тот, что у нас, по предположению некоторых умудренных опытом товарищей, – чистой воды липа. Ты, кстати, озадачь экспертов насчет времени написания. Есть мнение, как говаривали прежде, что писано все на одном дыхании, исключительно для антуража.
– Это еще зачем?
– Пока не знаю. Возможно, чтобы представить нам – то есть вам – Непомнящего во всей красе.
– Вот оно как… Юрий Леонидович, а где сейчас Непомнящий?
– Ты у меня спрашиваешь?
– Ну, есть же у вас какое-то мнение по этому поводу.
– Чтобы иметь мнение по поводу, нужно этот повод обдумать хотя бы вскользь – а я о вашем Непомнящем, откровенно говоря, почти забыл.
– А сейчас вспомнили?
– Сейчас вспомнил. Потому что ты спросил, для чего мог понадобиться липовый дневник.
– Ясно. Еще вопрос разрешите?
– Валяй.
– Зачем вы просили подробный отчет судмедэкспертов? Ясно же, ее отравили, и она при том не сопротивлялась. Возможно, даже с удовольствием махнула рюмашку. Надеюсь, не на предмет половых контактов?
– Правильно надеешься. Значит, я еще не похож на дебила. Хотя знаешь… мы-то ее все старушкой кличем, а ей, между прочим, всего пятьдесят восемь годков было. К тому же если взять за гипотезу версию студенческой компании… Первая любовь и все такое…
– Вы это серьезно?
– Нет, разумеется. Она болела, Вадик, тяжело болела. Какой уж тут интим? Даже если и вправду – любовь. В заключении медиков меня интересовала одна-единственная малосущественная деталь. Легкая травма: царапина, порез, гематома – на запястье левой руки. Ее не было. А должна была быть.
– Разбитые часы?
– Разбитые часы. Ты, кстати, их видел?
– Самолично с руки снимал.
– И внимательно осмотрел?
– А что там было осматривать? Стекло разбито, часы стоят, стрелки указывают 10.07.
– Это я помню. Но еще я помню, что золотые часики фирмы «Заря», выпущенные при царе Горохе, вещица хотя и миниатюрная, но довольно тяжелая. К тому же стеклышко в них не обычное, а хрустальное, очень толстое и прочное. Ты не тушуйся, Вадик, я это знаю наверняка не потому, что такой многоопытный. Просто у моей мамы такие же. Так вот, товарищ Барин, чтобы это стеклышко разбить, надо о-очень сильно рукой ударить. Или – удариться. А кожа у Галины Сергеевны от возраста и большого количества медикаментов сухая и тонкая, как пергамент, – на ней от такого удара непременно должны были появиться повреждения, пусть и незначительные. Хотя бы гематома. Но ничего не появилось.
– Значит, и часы разбили специально, и дневник липовый завели – все с одной только целью: вывести нас на Непомнящего.
– Очень похоже. А прежде – ты этого ни в коем случае не упускай из виду! – его родителей зарезали и картину похитили. Такая вот получается связь времен.
– Так какого же лешего он в бега кинулся? И – простите на минуточку! – господина Морозова кто зарубил? Хотя… Морозов, а вернее, его люди магазин Непомнящего разгромили. Так? Так! Вот господин антиквар и решил, что убийство на него тоже Морозов вешает. Логично. В такой ситуации и побежишь, и топором по башке огреешь… Хороший адвокат, между прочим, как дважды два докажет, что действовал господин Непомнящий в состоянии аффекта. И – черт его знает?! – может, оно на самом деле так и было. А, Юрий Леонидович?
– Слушай, брат! Ты мне вопросы задаешь, будто дело уже на меня повесили, а тебя руководить приставили.
– Извините, товарищ подполковник.
– Извиняю. Давай-ка лучше начнем ворошить прошлое этой несчастной семьи. Заключенное, разумеется, в материальных носителях.
– Вас понял. Приступаю к исполнению.
Огромная чужая квартира, затаившись, ждала их вторжения.
Старая – заставленная громоздкой мебелью, частично укрытой полотняными чехлами, пожелтевшими от времени.
Сумрачная – тяжелые, плотные шторы на всех окнах были задернуты.
Вымершая – словно пустовала не три коротких дня, а целую вечность.
