архивы на предмет поиска в них оккультного наследия тамплиеров. Погорел же Француз, так его прозвали 'коллеги' в России, на том, что за три года прислал дяде-профессору штук четыреста древних книг по алхимии, в которые даже и не заглядывал. Последней каплей стала совсем уж старая, рукописная книжица чуть ли не времён Проторенессанса, причём с весьма пикантными иллюстрациями — 'Золотой осёл' Апулея и тогда дядя Вернер решил примерно наказать осла-племянника.
Отправляя Дитриха на Восточный фронт, дядя сказал, что до тех пор, пока он не сослужит хорошую службу фатерлянду, в Германию не вернётся. Так что со мной этот недоделанный рыцарь и попутно гестаповец без малейших способностей к такого рода службе, зато щёголь и франт, рассматривал меня, как самый ценный трофей и потому потребовал дать ему вооруженное сопровождение и немедленно выехал на ночь глядя в Невинномысск. Там меня уже ждал санитарный трёхмоторный самолёт 'Юнкерс Ю-52', из которого выгрузили ради этого раненых фашистов. Врачи между тем высказали мнение, что я могу в любой момент очнуться и настучать всем, кто окажется рядом, по голове. Вообще-то это в мои планы не входило, но фашисты мне бы всё равно не поверили. Поэтому меня мало того, что заковали в стальные гестаповские кандалы, причём надели на меня их двое, так ещё и привязали к стальной госпитальной каталке для тяжелораненых серьёзными на вид цепями, сложили её стойки-пантографы и загрузили в санитарную 'Пехотную Штуку' с брезентовым верхом.
В бронетраспортёр влезло четверо эсэсовцев и Француз, после чего в сопровождении десятка бронетранспортёров и опять двух танков меня повезли Невинномысск. Уже совсем стемнело, но немцы включили электрический фонарь и в бронетранспортёре было довольно светло. Спать никто из моих конвоиров явно не собирался. Дитрих сидел у меня в головах и внимательно изучал мою физиономию. От него слегка попахивало коньком. В бронетранспортёре помимо этого пахло хлоркой, ещё какой-то медициной и гуталином от пяти пар начищенных хромовых сапог. Немного подумав и прочитав мысли не только всех пятерых эсэсовцев сидевших рядом, но водителя, рядом с которым сидел ещё один, шестой эсэсовец, а все они, кроме Дитриха думали каждый о своём, я решил прийти в сознание и, ворочаясь, немного погремел цепями, открыл глаза и ухмыльнулся. Четверо эсэсовцев встрепенулись, а свежеиспечённый штурмбанфюрер облегчённо вздохнул и широко заулыбался, на что я буркнул по- немецки:
— Что щеришься, фашист?
Продолжая облегчённо улыбаться, Дитрих Фрайтаг спросил, стремясь меня хоть как-то уязвить:
— Ну, как, голова не сильно болит?
Громко рассмеявшись, я сказал:
— Ага, понятно, значит это ты ударил меня прикладом по голове. Ну, и как, твой автоматик остался цел или приклад в щепки разлетелся? Между прочим, как раз голова у меня не болит, но вся шкура чешется. Паршивые у вас, фашистов, автоматы. Столько пуль в меня всадили, но так ничего и не добились. — у конвоиров, а это были рослые, хорошо накачанные мужики, остекленели от таких моих откровений глаза и отвисли челюсти, а я спросил — Эй, фашист, воды дашь напиться или это не входит в твои планы?
— Может быть коньяку? — участливо спросил Дитрих — После такого удара по голове, которым я тебя свалил, не помешает. Приклад моего 'Машиненкарабинера' действительно раскололся на части от удара об твою голову. Она что у тебя, стальная?
Усмехнувшись, я презрительно фыркнул в ответ:
— Русские не пьют, а голова у меня просто крепкая, не то что у того гауптштурмфюрера. Правда, ему в голову я всё-таки влепил две пули из 'ДШК', из-за чего его теперь похоронят без головы, но если честно, смог бы добиться того же самого просто ударом кулака.
Дитрих вздохнул, гауптштурмфюрер Зибер был единственным человеком, который не изводил его придирками, достал фляжку с водой и открутил колпачок. Даже в сложенном стальная виде каталка была достаточно высока и потому немцу не пришлось нагибаться. Моя шея не была стянута цепями и я, натягивая их до предела, приподнял верхнюю часть спины, пригнул подбородок к груди и принялся жадно пить холодную колодезную воду. Пить мне действительно давно уже хотелось, так как мой организм нуждался в воде, а она поступала в него только с глюкозой и в явно недостаточном количестве. Выдув всю воду до последнего глотка, я буркнул:
— Спасибо ты от меня не дождёшься.
— Даже если я дам тебе поесть? — ухмыльнулся Дитрих, подумав про себя: — 'О мой Бог, до чего же силён этот раненный русский. Ещё немного и цепь на его груди лопнула. Лишь бы он не начал вырываться из оков. Нужно будет срочно сообщить в Берлин, чтобы для него изготовили какое-то прочное удерживающее устройство. Самолёт будет лететь часов восемь, так что там должны успеть всё сделать.' и сказал: — У меня есть для тебя очень вкусная колбаса.
Перейдя на французский язык, я ехидно поинтересовался:
— Может быть ты предложишь мне ещё устриц или эскарго? Тогда бы я не отказался от бокала шампанского или белого сухого вина.
Дитрих, который изо всех сил хотел мне понравиться, так как увидел во мне того самого Зигфрида, которым грезил, правда, не тем простаком-полудурком и счастливчиком, каким его изображали в более поздние времена, а благородным, отважным и доверчивым богатырём древнегерманского эпоса. Энергично закивав, он тоже перешел на французский, к тому же на вы, и чуть ли не клятвенно пообещал:
— Обязательно, герр капитан. После того, как вас доставят в замок моего дяди, а пока что я могу предложить вам только отличную копчёную колбасу и консервированные сосиски, но они хуже.
И этого парня я должен убить? Да он просто наивный, великовозрастный романтик, а никакой не фашист. Нет, лучше я использую этого парня в качестве своего оружия против его сестрички. Слегка улыбнувшись, я решил начать действовать немедленно:
— Ты весьма странный парень. Во всяком случае ты искренне предлагаешь мне колбасу, как до этого коньяк. Что же, в таком случае мне есть смысл с тобой познакомиться. Меня зовут Пётр Ларионов, я офицер в чине капитана, а всё остальное это уже военная тайна.
— А меня зовут Дитрих. — ответил улыбаясь немец, который не смотря на свои двадцать восемь лет и то, что Земля двадцатого века не место для мечтателей, был им — Дитрих Фрайтаг.
— Хорошо, что я не Робинзон Крузо, — усмехнулся я и спросил этого балбеса, снова переходя на немецкий язык, — твои солдаты случайно не находили на склоне той горы в лесу голубого берета? Буду признателен, если ты наденешь его мне на голову хотя бы в знак уважения силы своего врага, но только не подумай, что ты одолел меня в честном поединке. После того, как в меня угодило тридцать девять пуль и восемь осколков от мин, я признаться, весьма ослаб.
— О, да, конечно, — залепетал Дитрих, за что на него тотчас зверем стали смотреть четверо других эсэсовцев, — вот он, Пётр. Только он пробит пулей. Интересно, как у тебя при этом уцелела голова?
Эсэсовцы слегка побледнели, а я, подняв голову, фыркнул:
— Эти три пули не в счёт. Две из них прошли по касательной и лишь чиркнули по моей голове, а эта летела под острым углом и потому срикошетировала и сорвала берет к меня с головы.
Дитрих потянулся за кожаным саквояжем, поставил его рядом с собой и достал из него белый полотняный мешочек. В нём действительно лежало несколько небольших колбас. Ловко очистив одну, немец, которому было уже двадцать восемь лет, но восторженности, как в двух четырнадцатилетних мальчишках, с гордостью сказал:
— Это бауернбратвурст, Пётр, на мой взгляд самая вкусная из всех немецких колбас. Тебе её порезать или ты будешь откусывать сам? Наверное приятнее кусать самому. Сейчас я постелю тебе на грудь салфетку. Хлеб у меня тоже есть. Немецкий, ржаной. Он намного вкуснее вашего. Я пробовал ваш хлеб, он мне не понравился. А ещё у меня есть бужоле. К хлебу и колбасе будет в самый раз. Это последняя бутылка, Пётр, и я хочу распить её с тобой, хотя мы и враги.
Я кивнул и улыбнулся. Дитрих, положил ошкуренную колбасу обратно в мешочек, укрыл мою грудь салфеткой и даже подложил мне под голову, чтобы я не держал её на весу, сложенный в несколько раз офицерский кожаный плащ, после чего мы стали есть колбасу с хлебом и французским вином вдвоём. Парень успевал есть левой рукой сам и кормить мена. Он пил вино из стальной нержавеющей кружки, а я из горлышка и в один из моментов насмешливо сказал:
— Запомни, Дитрих — ты в данной ситуации Зигфрид, а я дракон Фафнир, но ты меня не сразил, а лишь ранил и захватил в плен. Лично на тебя я не в обиде, но всё же так скажу, кольцо Нибелунгов тебе не
