посевных культур, по которым они и назвали [веревки и канаты] ??????'. {50} (5) Когда Варрон так говорит, я, клянусь Геркулесом, начинаю сомневаться, не на последний ли слог в гомеровском слове следует ставить ударение, если, конечно, слова такого рода, когда переходят от общего значения на обозначение конкретной вещи, разделяются различием в ударении.
{48 Марк Теренций Варрон — см. комм. к Noct. Att., I, 16, 3.}
{49 Либурния — побережье Иллирии, между Истрией и Далмацией.}
{50 Varr. Ant rer. hum., XXV. Fr. 4 Mirsch.}
Глава 4
Что поэт Менандр сказал поэту Филемону, который часто побеждал его в состязаниях комедиографов; и о том, что Еврипид весьма часто терпел поражение в состязаниях трагиков от неизвестных поэтов
(1) Весьма часто вследствие интриг, благосклонности и групповых интересов Менандр {51} бывал побежден в соревнованиях комедиографов Филемоном, {52} автором ни в малейшей степени ему не равным. (2) Повстречав того однажды, он произнес: 'Я прошу тебя, скажи мне, будь добр, не краснеешь ли ты, когда берешь надо мной верх?'
{51 Менандр — см. комм. к Noct. Att., II, 23, 1.}
{52 Филемон (ок. 360—264/3 гг. до н. э.) — вместе с Менандром считается родоначальником новой аттической комедии; ему принадлежали 97 комедий, от которых до нас дошло около двухсот отрывков; пьесы Плавта «Купец», «Три монеты» и, видимо, «Привидение» представляют собой переработки комедий Филемона. Судя по сохранившимся фрагментам, произведения Филемона отличались от пьес Менандра большей простотой сюжета и обилием фарсовых элементов, что, видимо, и обеспечивало ему победу над утонченным Менандром.}
(3) О Еврипиде же Марк Варрон {53} говорит, что, хотя тот написал семьдесят пять трагедий, победу одержал только в пяти случаях, поскольку часто его одолевали совершенно ничтожные поэты. {54}
{53 Марк Теренций Варрон — см. комм. к Noct. Att., I, 16, 3.}
{54 Fr. 298 Fun. Согласно другим данным, он написал 92 трагедии и одержал победу 15 раз.}
(4) По поводу Менандра одни передают, что он написал сто восемь комедий, другие - сто девять. (5) Но у Аполлодора, {55} писателя весьма известного, мы читаем в книге, которая называется 'Хроника', следующие стихи о Менандре:
{55 Аполлодор (II до н. э.) — греческий грамматик; работал и жил в Афинах, Александрии и Пергаме. Цитируемая Геллием «Хроника» в четырех книгах, охватывавшая период от падении Трои до современной автору эпохи, была написана ямбами. Наибольшей известностью пользовался его огромный труд в 24 книгах «О богах». Известны также комментарии Аполлодора к гомеровскому «Каталогу кораблей» и комедиям Эпихарма и Софрона, а также трактат «Этимологии». От всех этих сочинений сохранились лишь отдельные фрагменты. Под именем Аполлодора до нас дошло произведение под названием «Мифологическая библиотека», в действительности принадлежащее другому автору, жившему позднее, однако в основе «Библиотеки» могли лежать утраченные сочинения Аполлодора.}
Менандр кефисеец, Диопифа сын,
К ста пьесам пять вдобавок написав,
Ушел из жизни в пятьдесят два года. {56}
{56 Fr. 43 Jacoby. Перевод А. Я. Тыжова. Стихотворная цитата в тексте по-гречески.}
(6) В той же книге Аполлодор пишет, что побеждал Менандр только с восемью пьесами из этих ста пяти.
Глава 5
Внимательное изучение и рассмотрение вопроса о том, почему некоторым мелким ремесленникам от риторики совершенно безосновательно кажется, будто Марк Цицерон в сочинении 'О дружбе', прибегнув к порочному аргументу, поставил 'спорное вместо бесспорного'
(1) В диалоге, озаглавленном 'Лелий, или О дружбе', Марк Цицерон, желая объяснить, что не следует поддерживать дружбу в надежде и ожидании пользы, а также ради выгоды или награды, но что она сама по себе в высшей степени исполнена достоинства, и что следует ее искать и ценить, даже если невозможно получить от нее какую-либо поддержку или корысть, вложил в уста Гая Лелия, мудрого человека, бывшего близким другом Публия Африканского, следующие слова. (2) 'Что же? Разве Публий Африканский во мне нуждался? Нисколько, клянусь Геркулесом! Даже и я в нем не нуждался; но я любил его, восхищаясь его доблестью, а он, в свою очередь, быть может, составив себе некоторое мнение о моем характере, любил меня; привычка укрепила взаимную благожелательность. И хотя к этому впоследствии присоединились многие большие преимущества, причины нашего взаимного расположения все же не были связаны с надеждой на них. Ведь если мы склонны к благодеяниям и щедры вовсе не для того, чтобы требовать благодарности (ибо благодеяния своего мы в рост не отдаем, но по натуре своей склонны к щедрости), то мы находим нужным искать дружбы, не движимые надеждой на награду, но потому, что все ее плоды заключены уже в самой приязни'. {57}
{57 Cic. De amicit., IX, 30—31. Перевод П. Виноградова под редакцией В. О. Горенштейна, ?. Е. Грабарь-Пассек и С. Л. Утченко.}
(3) Когда отрывок этот однажды читался в собрании ученых людей, один ритор-софист, искусный в обоих языках, достаточно известный среди тех, не лишенных остроумия, но мелких ученых мужей, которых называют ???????? (ремесленники), впрочем, весьма усердный в рассуждении, полагал, что Марк Туллий воспользовался доводом, не являющимся ни правильным, ни неопровержимым, но относящимся к тому же самому вопросу, с каковым соотносится само то дело, о котором шла речь. Он определяет этот недостаток греческими словами, [говоря], что [Цицерон] поставил ???????????????? ?????? ??????????? ??? (спорное вместо бесспорного). (4) 'Ибо он взял в пример благодетельных и щедрых (liberales) {58} для обоснования того, что говорил о дружбе, когда, по правде говоря, есть и обыкновение, и необходимость задаваться вопросом о том, из каких соображений и расчетов добр и щедр тот, кто действует щедро и доброжелательно: то ли потому, что надеется на ответную признательность и приглашает того, по отношению к кому поступает радушно, к подобной же заботе о самом себе, что, как кажется, делают почти все; или же потому что он по своей природе добр душой и радушие (liberalitas) доставляет ему удовольствие само по себе, без попечения о получении какой-либо [ответной] благодарности, что в действительности происходит крайне редко'. (5) [Этот ритор] полагал, что аргументы должны быть или предположительными, или точными, причем с минимальными противоречиями, что он имел обыкновение называть 'неопровержимым доказательством' (apodixis): когда сомнительное или темное объясняется посредством того, что не двусмысленно. (6) И чтобы показать, что при исследовании понятия дружбы не подобает брать в качестве доказательства и примера благодетелей и щедрых людей, он сказал: 'Используя такое же подобие и видимость рассуждения, дружбу, в свою очередь, можно представить в качестве доказательства, если кто-то будет утверждать, что людям необходимо быть благодетельными и щедрыми не вследствие надежды на какую-либо выгоду, но по причине любви и стремления к почету. (7) Ведь с тем же успехом можно было бы сказать: 'Как дружбу мы лелеем не в надежде на пользу, точно так же мы должны быть благодетельными и щедрыми не из стремления получить ответную благодарность'. (8) Так, конечно, можно говорить, - продолжал он, - но ни дружба не может быть наглядным доказательством в пользу щедрости, ни щедрость - в пользу дружбы, так как и о том, и о другом в равной степени [необходимо ставить] вопрос'.
{58 Значения liberalis колеблются между «благородный» и «щедрый».}
(9) Как казалось некоторым, сей ритор-ремесленник говорил это со знанием дела и искусно, но он, очевидно, не разбирался в том, как следует эти вещи именовать. (10) Ибо благодетелем и щедрым человеком Цицерон называет - так как и философы считают должным именовать - не того, кто, по его собственным словам, дает в долг благодеяния, но того, кто поступает щедро без всякого подспудного расчета на собственную выгоду. (11) Следовательно, он применил не темный и двусмысленный, но точный и прозрачный довод, поскольку [здесь] не ставится вопрос о том, по каким соображениям благодетельный и щедрый человек поступает благодетельно и щедро. (12) Ведь того, кто поступает так скорее ради помощи самому себе, чем другому, должно называть совершенно иначе. (13) Критика этого говоруна имела бы, пожалуй, успех, если бы Цицерон сказал так: 'Ведь если мы поступаем благодетельно и щедро (benefice liberaliterque facimus) вовсе не для того, чтобы требовать благодарности'. Ведь, как кажется, и не благодетельному человеку может выпасть [возможность] поступить благодетельно, если это происходит
