На этой улице, думаю, что специально для «наших», кроме скамеек были ещё бетонные столики с мозаичными шахматными досками на каждом. Правда, «наши» играли в основном в «Петушка», но это уже их проблемы. Город проявил заботу о культурном досуге – это было сразу видно.
Везде люди... – задумчиво произнёс Михал Михалыч, закурил и продолжил. – Как ни крути, всюду люди- человеки. Вот моя соседка, старушка из комнаты 657, обычно каждое утро заходила и интересовалась моим здоровьем. И каждый раз упоминала, что евреи тоже люди, и лично она даже знала несколько очень порядочных. А я, дурак старый, взял как-то и сказал ей, что русские тоже люди... Теперь не ходит. А жаль...
Помолчали. Полюбовались на бесконечную череду машин.
– Хорошо тут. Тень. Какая-никакая, а прохлада, – сказал я ни к селу, ни к городу. И очень удивился, увидев, как оживился Михал Михалыч.
– Вот и прошлое наше, как тень, Коля, – сказал он и даже весомо покачал в воздухе указательным пальцем. И я увидел вдруг, что у Михалыча тонкие, миниатюрные, дамские кисти.
– Вы, Коля, напрасно на меня стойку сделали, как сеттер на утку, – по-своему понял моё внимание Михал Михалыч, – Шварца я читал. И фильм «Тень» видел. Плохой фильм. Но я не об этом...
Михал Михалыч неопределённо покрутил рукой, потом достал сигареты и прикурил.
– Бывает, Коля, что прошлое, как эта тень, накрывает человека, поглощает, что ли... Вы в детстве не играли в театр теней? Это когда включаешь настольную лампу и в её свете, так, чтобы на стену тени падали, демонстрируешь разные фигуры. Для этого нужно просто соответствующим образом сложить пальцы. Вот например так... – Михал Михалыч показал мне нечто замысловатое. – Нелепица, не правда ли? А на стене появится тень петуха. Так вот и в жизни. Была бессмысленность и нелепица, а прошло время, накрыла тебя тень прошедшего и ты вдруг видишь, что это вовсе и не нелепица была, а нечто значимое.
Тут Михал Михалыч спохватился:
– Простите, Коля, заболтал я Вас. Я же о том, как чёрта видел, собирался...
Так вот. Когда я был молодым и поэтому на редкость глупым, довелось мне жениться. Сколько раз потом я делал этот ответственный шаг я говорить не буду : Вы всё – равно не поверите. Но это было потом. А тогда семейная жизнь мне была в новинку, и я наслаждался этой новизной, как только мог. В новинку мне был и неведомый ранее быт. Если я Вам, Коля, расскажу в какой нищете я вырос вы мне не поверите ещё раз. И вот я с удовольствием осваивал новые правила бытия. Оказалось, что открытую бутылку с водкой вовсе не обязательно допивать до конца. Оказалось, что носки меняют каждый день. И совсем ненужно ждать пока они проносятся до дыр. Много ещё чего оказалось...
Я по случаю женитьбы перешёл на заочное отделение своего института и получил в соседней школе десяток часов по русскому языку и литературе. Работа была скучная. Получал я копейки. Но натура у меня была неугомонная. Я познакомился с двумя художниками и мы организовали «фирму». Я ездил по мелким предприятиям и предлагал художественное оформление. Подписав договор и оговорив условия я отдавал заказ моим партнёрам. Потом оставалось отвезти готовую работу заказчику и поделить бабки.
И всё же свободного времени у меня оставалось больше, чем хотелось. И я начал запивать. Не мёртвым запоем. Нет. Я просто каждый день, приходя домой, прикладывался к бутылочке, которых в баре у тестя, на мой взгляд, было явно многовато. Тесть быстро догадался о моих походах в « святые места « и стал запирать бар на ключ. Но что такое для дворового мальчишки открыть замочек, имея руки и гвоздик? Пустяк. Правда, я начал осторожничать. Выпив рюмочку я вливал в бутылку точно такую же рюмочку воды.
И вот как раз в День Победы, когда мы собрались за праздничным столом. И я, холодея внутренне, глядел как тесть наливает водку как раз из той бутылки, где воды, по моим соображениям, было не менее половины.
Но тут постучали в дверь. Не позвонили, а именно постучали. Я выпил свою рюмку и пошёл открывать. На лестничной клетке никого не было. Только у порога стояла небольшая коробочка крест накрест перевязанная шпагатом. Я поднял коробочку. На ней было написано: « Дмитрию Николаевичу в собственные руки». Я вернулся в комнату и передал посылку именно в собственные руки...
Тесть тут же за столом открыл коробочку. Там лежала картонная иконка Николая чудотворца с обгоревшими краями.
– Митя! Что это? – вскинулась тёща.
Тесть помолчал, а потом процедил сквозь зубы:
– Я то думал, что он подох давно...
Тут мы с женой поднялись и пошли в свою комнату. А потом поехали в кино. А когда вернулись, в доме было всё прибрано и тихо.
Ночью я проснулся от непонятной тревоги. Поворочался. Тревога не исчезала. Тогда я вышел на балкон покурить. С балкона мне было видно освещённое окно в кухне. Я закурил и от нечего делать посмотрел в это окно. Там за столом сидел тесть и что-то писал. Как раз в тот самый момент, когда я посмотрел в окно, он выпил гранёный стакан водки и закурил. Потом снова начал писать. Он писал и плакал. А на столе лежала чёткая тень рогатой головы. Мне стало неловко. Как будто я подсматривал за женщинами в бане. Я вернулся в постель и к утру заснул.
На следующий день я встретил жену с электрички и спросил напрямую:
– Маринка! Что происходит, чёрт возьми? Вчера вышел покурить – смотрю, а Дмитрий Николаевич что- то пишет в кухне а на столе тень чёрта лежит.
– Всё нормально, Миша! Всё нормально. – Маринка говорила почему-то вполголоса. – У папы был младший брат. Иван. Когда началась война папа ушёл на фронт добровольцем. И его направили в лётное училище. А Иван ушёл к бандеровцам, а потом, говорят, попал не то в Англию, не то в Америку. Столько лет знать о себе не давал. И вот... Ты сам видел. Иконку прислал. Дескать это папа их родной дом разбомбил. Не мог папа этого сделать. Папа в Прибалтике воевал.
Ну, что ему оставалось? Папа и написал куда следует. Ты можешь представить, как он нервничал? Бутылку водки выпил – и ни в одном глазу. Сегодня повёз заявление.
