– Никто! Таракашин, супруг твой недоделанный, – ответила Василиса.
Виктор Борисович немедленно устроил ножки в третью позицию и оскорбился.
– Простите, что это у вас за жаргон такой? – принялся он нервно размахивать руками. – Если недоделанный, то сразу и супруг! Я бы на вашем месте не обзывался!
– Боже избави! Я только констатирую факты, – убила Василиса гостя телевизионными словами. – Вы же отец Ольги? Значит, супруг. А если не расписывались, значит, немножечко недоделанный.
– Вася, ну чего ты ему объясняешь одно и то же триста раз, – появилась в дверях Люся.
– Люсенька, звезда моя… Женщины, кота уберите! Так, на чем я остановился? Ах да! Звезда моя, пойдем в кухню, – изогнулся в почтении Таракашин и бережно ухватил Люсю под ручку. – Пойдем, дорогая, и пусть твоя подруга тебе завидует.
– Да зачем в кухню-то? – упиралась «звезда». – Опять будешь в загс звать? Так я же сказала – раньше не звал, а теперь и сама не пойду!
– Правильно, Люся, это он к тебе из-за наследства прилип, честно тебе говорю, – пояснила Василиса.
Таракашин скуксился. Ну, есть такое дело – отыскался у него случайно в Канаде батюшка-богатей, который с наследством чудит. «Отпишу, – сказал, – все тебе, ежли мне хоть одного родного внука покажешь. Да чтоб законного!» А где ж его взять-то? Бабы чего-то не больно кидались от Таракашина рожать, одна вот только дура и отыскалась – Люсенька. Да и та никак в загс не соберется. Разбаловались тетки! Вот и ходит Таракашин к Люсе, на что-то надеется, глупые реплики ее длинноносой подруги Василисы выслушивает, а все потому, что страсть как хочет воспламенить к себе интерес. И, если уж совсем честным быть, надежда на наследство никакого житья не дает.
Прознав, что Людмила Ефимовна страшно увлекается детективами и даже в некотором роде сама принимает в них участие, он немедленно погрузился в пучину расследования. И всякий раз, когда ему удавалось кого-нибудь в чем-то заподозрить, он несся докладывать об этом Люсеньке. Если же никаких происшествий не случалось, он без зазрения совести попросту выдумывал их сам.
– Люсенька, булочка моя… Слушай, а чем там занимается твоя худорукая Василиса? Я же попросил убрать кота! – неожиданно взвизгнул Таракашин.
Непонятно отчего, но Финли из всех гостей выделял Таракашина особенно. Обычно гостей кот не жаловал, но с приходом Виктора Борисовича с животным творилось всегда одно и то же. Едва гость разувался, кот немедленно ложился на его носки и начинал терзать их когтями, ласково урча. Под носками страдали ноги Таракашина, но убрать кота не было никакой возможности. Уж что только не придумывали, не помогало ничего – кот впивался в носки и начинал мурлыкать.
– Это потому, что от вас, пардон, псиной воняет, – всякий раз любезно объясняла гостю Василиса. – Носочки надо чаще стирать.
Спастись от кошачьих когтей можно было, только сняв носки, тогда Финли утаскивал их в туалет и что уж там с ними делал, не ясно. Поскольку чаще стирать свои вещи Виктору Борисовичу не приходило в голову, теперь он всякий раз, придя в гости к Люсе, снимал носки и шлепал по полу босиком.
– Василиса! Чего вы стоите? – возмущался сейчас Таракашин, видя, как к нему легким бегом направляется кот. – Подержите кота, не видите, я еще не разулся! Люсенька! Люся! Я к тебе сегодня пораньше, у меня такая новость! Беги, моя ягодка, накрывай на стол!
Василисе никогда не нравилось такое пренебрежительное отношение к ее собственной персоне, поэтому с Виктором Борисовичем у них была крепкая, нерушимая война. Сейчас она близко подошла к Таракашину и властно ухватила его за ремень.
– Снимайте ремень, Таракашин.
– Это почему это? – насторожился ранний гость. – Люся! Что себе позволяет твоя подруга? Ва… Василиса… Олеговна! Ну держите же себя в руках! Н-ну-у, на нас же смотрят!
Василиса в руках уже держала его ремень.
– Вот, Люся, из этого можно петлю сделать и вместо намордника для Малыша использовать. Ладно, вы тут сидите, обсуждайте свои новости, а я с Малышом прогуляюсь.
Приладив на щенка некое подобие намордника, Василиса поспешила на улицу. Что ж, она и одна поразмышляет над странностями событий в парикмахерской. И ведь как она только догадалась туда сунуться! А правда, как? Ах ты ж, память дырявая! Это же Пашка ее надоумил! А дело он не завел наверняка оттого, что точно знает – не вытянет. Интересно, кто же приходил к Пашке? И зачем? Хм, ясное дело зачем – предупредить об опасности. А почему, если такое дело, прямо не сказали той же Анне Петровне: «Анна Петровна, вы бы поаккуратнее, вас ведь убить мечтают!» Ну и что? И что бы она сделала? Во-первых, ни фига бы не поверила. Сама Василиса точно бы не поверила. А во-вторых? И почему, интересно, бант? Это каким же надо быть изувером, чтобы сначала придушить человека, а потом еще бантами его украшать! А для чего в руки несчастной сунули змейку? Василиса точно помнит – была у той игрушечная змейка. И как вошел преступник? Анна Петровна сама ему открыла или у него ключ был? Нет, так вслепую совершенно нет никакой возможности работать. Надо прийти к Татьяне Рябовой и осторожненько выпытать у девчонки все. Похоже, девчонка простовата, может, и скажет чего дельного…
В это время Таракашин сидел за столом на кухне, закатывал к потолку глаза и, как глухарь, токовал о проделанной работе:
– И что ты думаешь, моя прелесть? Я ведь вчера раскрыл преступление века, да. Думаю, сейчас газетчики замучат, телевидение там всякое. Само собой, спросят про семью… – Таракашин скосил глаза на хозяйку и игриво пошевелил голыми пальцами на ногах. – А ведь признайся, тебе бы хотелось, чтобы тебя по телевизору показали, а? Платьишко бы красивое напялила, бусы какие-нибудь красные на шею повесила, да? Ничего не получится, не дала ты согласия делить со мною мои радости на законном основании…
– Подожди, – перебила его Люся. – Ты про какое преступление?
– Про обыкновенное. У нас из музея стащили картину Леонардо да Винчи «Сикстинская мадонна… с младенцем… на прогулке». Подлинник оказался. А я нашел ворюгу и вернул, так сказать, государству его имущество!
