Женщина стала медленно разглаживать морщины на лбу.
– Она о вас просто бредит! – соловьем свистела Вася. – Мы с ней по работе сошлись. Вы не представляете! У нее через каждое слово – «тетя Фая»! «Тетя Фая всех лучше, всех умней, она все может, все знает и со всеми знакома»! Ну, честное слово, чем вы так приворожили девчонку? Просто слова не дает сказать. Я ей: «Погода будет замечательная», а она мне: «Тетя Фая сказала, что будет дождь». Я ей: «Что это за человек Анна Петровна?» – она мне: «Тетя Фая про нее все знает!» Ну прямо абсурд какой-то! Даже поспорили. Вы что, действительно знаете Анну Петровну? Ту, которая из «Клеопатры», или ваша племянница сочиняет?
Фая выпятила грудь (жест был явно лишним – бюст у дамочки очень напоминал скрученный матрас) и заговорила с гордостью:
– Не врет Соня, проспорили вы. Я эту «Клеопатру» вот этими руками, сама, лично устраивала! – И она растопырила толстые сарделечные пальцы. – И Аньку хорошо знаю. Чего не знать-то, мы с ней в одном классе отсиживали. А чего вам Анька понадобилась? Живет как у Христа за пазухой! Тут рвешься прям на части, а тебе ни получки приличной, ни дома загородного, а Анька ни черта не делает, все на нее работают, а она только денежки собирает!
Мгновенно просчитав, на какой волне лучше говорить с собеседницей, Василиса не стала распространяться о гибели несчастной Анны Петровны, а фыркнула:
– Вот и я так же думаю. Поэтому и хочу все о ней разузнать. Может, хи-хи, она какое-то слово знает? Я, знаете ли, тоже хочу парикмахерскую открыть… Только у меня денег нет. Можно и занять, но… вдруг, думаю, займу, да и в трубу вылечу… Поэтому сначала к вам, за советом. У вас рука легкая, мне Соня говорила. Вон вы как Анну Петровну-то раскрутили!
– Да это ж разве раскрутила?! – грозно поднялась Фая.
Она прошлась по кабинету и принялась интенсивно приседать, чтобы размять затекшие столбообразные ноги.
– Если б меня еще кто-то слушал! Говорила ей сразу – на кой ляд тебе парикмахерская? Открой столовую – ведь на всю округу ни одной нет, клинику частную, детский сад, бассейн, спортзал, в конце концов. Ни черта ведь поблизости нет! Нет, парикмахерскую ей подавай. А ведь были ж деньги, можно было так развернуться! Я даже… – Фая вплотную придвинулась к уху Василисы. – Я даже ей чего предлагала – открой, мол, гостиницу да девчонок запусти, этих, которые безнадзорные по дорогам шастают. Так она мне: «Нет, боюсь, за такое дело меня бог накажет». Прямо идиотка какая-то! А так, глядишь, и я бы с того хорошие денежки имела. Держала бы в кулаке Аньку-то, и она бы платила. А куда ей деваться? Я ж все ее слабые места знаю! Чуть бы заартачилась, я сразу – раз! и звоночек в милицию. А те бы раз – и накрутили ей хвост-то. И Анечка потом бы умоляла меня, чтобы я деньги приняла. Или бы матери звякнула, вот тогда бы Анька поплясала! А так уперлась в эту «Клеопатру»!
– Неужели Анна Петровна так мать боится? Ведь взрослая уже, – подала голос Люся.
– Боится. Говорит: «Если мама что узнает, у нее инсульт случится. Никак нельзя маменьку волновать!» А мне так кажется, вовсе не инсульта она страшится. Я знаю мать-то Анькину. Она такая… она меня раза в два здоровше будет. Ручищи – во! Мускулы, как гири! И характер боевой, не приведи господи! Не баба, а чистый Тайсон. Аньку она всегда в кулаке держала, даже когда та замуж вышла. Сначала Анна еще надеялась, что муж ейный, Славик, заступится за нее, но потом Вера Аркадьевна и Славика собственной рученькой приложила. Так что Анька матушку старается не злить, хоть якобы за ее здоровье тревожится. Мы тут как-то с одноклассниками в школе собирались, так про Аньку даже шутки ходят.
– Ну что уж, никак нельзя противиться, что ли? – спросила Вася.
– Эмилька предложила – тебе, мол, Анечка, надо матушку в дом престарелых сдать. Так Анька даже побелела вся – испугалась, вдруг до матушки дойдет.
– Эмилька? – насторожилась Люся. – Это что за Эмилька такая?
– Да никакая она не такая! Не такая вовсе даже! – неизвестно отчего обозлилась Сонина тетушка. – Это подружка Анькина! Анька-то раньше со мной все водилась, а потом, когда я ей от ворот поворот показала, она к Эмильке перекинулась, язви ее в душу… Конечно, теперь обе богачки! Эмилька-то не помнит небось, как с нами вместе училась. А ведь вечно голодранкой бегала! Украдет у кого-нибудь варежки красивые да хвастается: «Мне папа из-за границы прислал!» А отца у нее сроду и не было никогда. Все важничала перед нами…
– А отчего же вы с Анной рассорились, если не секрет? – настойчиво продолжала спрашивать Люся.
– Да уж какой секрет! – пропыхтела хозяйка кабинета.
Даму мучила жара, и она прильнула накрашенными губами к графину. Потом подошла к окну и принялась обмахиваться шторой. В кабинете все бумаги немедленно поднялись к потолку, но на такую мелочь руководящая мадам даже не обратила внимания.
– Какой же секрет! – заговорила она снова. – Парня она у меня увела, вот что! Я ведь какая в молодости-то была – маленькая, былиночка прямо, красу имела неординарную… И парня любила. Все как у людей. А Анька как начала перед парнем-то моим юбками вертеть, он и спятил – стал за ней хвостом таскаться. Разве ж мог он меня по-настоящему разглядеть, я-то не шибко в глаза лезла… И ведь что обидно – сама за него так и не вышла, а увела своего Антонова из семьи.
– А Антонов, он кто?
– Антонов – мужик ейный. Говорят, замудреный больно, все с наукой что-то вытворяет. Разве ж Анька такого пропустит! Потому я на нее и получилась обиженная. Правда, потом снова помирилась – пришлось гордость в карман упрятать, ведь надеялась, что откроет она все-таки гостиницу с девчонками. А она не открыла, и я опять с ней рассорилась.
– А с Эмилией они дружили? – спросила Василиса.
– Чего ж дружили? Они и сейчас дружат. К друг дружке в гости ездят.
Тут Василиса мигом сообразила – они с Люсей вовсю ведут дело, а адреса потерпевшей до сих пор не знают. Хорошо бы эта гневная особа подсказала им адресок…
– Я знаю, Анна Петровна же, кажется, возле речного вокзала проживает, да? – ляпнула она первое, что пришло на ум.
