стал теплым и ласковым. Он стянул с меня одежду ниже пояса.
— Сама сделай.
Я послушалась, принялась ласкать себя. Вскоре тело стало выделять влагу, и потихоньку, не сразу страх и печаль стали исчезать, словно солнечный свет согревал темную прогалину. Теплый сок продолжал струиться, его было много больше, чем я могла вообразить, его было столько, что даже мой анус стал мокрым. Пальцы его касались моего заднего прохода. На какой-то миг мускулы сжались, твердея.
— У тебя дырочка сжимается.
Даже услышать, как он это говорит, уже достаточно неловко, но время, чтобы заговорить, он выбрал настолько неудачное, что из тела моего разом исчезла вся энергия. Я не выношу, когда прикасаются к моему анусу, не позволяла делать это даже своим давним любовникам — нет, такое точно не для меня. Но теперь отверстие было покрыто слоем влаги, и казалось, что влага эта защищает его от боли. У меня не возникало чувства, что он прикасается прямо к моему телу, совершенно нет, а мысль о том, что происходящее — грязно, даже не мелькнула в голове. Пальцы его легонько скользили по защитному покрытию жидкости, скрывавшему мой анус. Потом он наполовину — только наполовину — ввел два пальца в мою вагину и стал двигать ими взад и вперед — внутрь и наружу, медленно, очень медленно. Вход в мое тело сжимал его пальцы, присасывался к ним, как тропическая рыбка — к еде. Время от времени теми пальцами, что не были во мне, он поглаживал мой задний проход. С каждым таким поглаживанием блаженное напряжение внутри усиливалось. Вагина и анус двигались совершенно вне моего контроля и неимоверно меня смущали этим движением. Я уже не понимала, что и как со мной делают. Влага просто струилась. Пальцами я продолжала поглаживать свой клитор. Меня настиг оргазм, тело сотрясла судорога…
В темноте таится невидимый центр притяжения. Он выкачивает из меня силы. Высосанная дочиста, я ощущаю в себе головку члена Окабе.
Я всегда считала: заниматься сексом с любовником — все равно что разговаривать с ним. Секс — разговор с помощью двух тел. Но сейчас я ощущаю происходящее более остро и непосредственно — так, словно я поглощаю мужчину. Выделяющаяся из меня влага всасывает его, вбирает в себя — не только пенис, все его существо. Я поедаю его. Слизистая оболочка моей вагины теперь покрывает все мое тело снаружи и изнутри, невероятно чувствительная, нежная — и в то же время опасно жадная. Слабость, скрытая в глубинах моего «Я», всплывает на поверхность, шум мотора грузовика заставляет чувствовать себя совершенно беззащитной. Все мое тело вздрагивает, точно в ознобе, но дрожь эта настолько слаба, что заметить ее почти невозможно… хочется заорать в голос, мучительно, громко завыть, и единственный доступный мне сейчас способ промолчать — это всосать ртом как можно больше влажной кожи мужчины.
Окабе входит в меня сзади. Темнота наваливается всей своей тяжестью. Он толкается в меня сзади, снова и снова, и мне уже кажется, что даже мой клитор исходит влагой. И в то же время возникает странное ощущение комка, все сильнее подступающего к горлу, — немного похоже на то, что я испытывала, искусственно вызывая у себя рвоту. Комок поднимается все выше — и движение это завершается новым оргазмом, взрывающимся в голове, слепящими белыми звездами вспыхивающим в глазах.
Кажется, я слышу, как рокочут волны прибоя.
Все так же негромко вхолостую урчит мотор.
На следующее утро, проснувшись, я обнаруживаю, что район складов понемногу оживает. Тут и там перемещаются фуры и подъемные краны. Слышится электрический визг машин, дающих задний ход. Грузовик Окабе движется. Половина девятого. Начинается погрузка. В половине десятого грузовик отъезжает. Вспоминается, что мы ели и пили на завтрак — готовый рис с мясом и овощами из ближайшего универсама, горячий кофе из автомата.
Погрузка закончилась. Довольно долго мы ехали, потом — ближе к вечеру — остановились помыться. Почти на всех заправочных станциях, которые называются «Особые станции Усами», непременно есть бани. «Усами» — компания, сделавшая себе имя на обслуживании дальнобойщиков. По всей стране у нее есть заправки, рассчитанные специально на грузовики, и при каждой непременно баня. Для обычной машины нужно не больше десяти — тринадцати галлонов бензина; чтобы наполнить два бака четырехтонного трейлера, требуется галлонов пятьдесят — пятьдесят пять, так что в итоге обе стороны — в выигрыше. Мы заправились на станции «Усами» на Семнадцатом маршруте, а потом пошли в баню. Это была чистая, удобная баня, и вода там при помощи специального нагревателя круглые сутки оставалась горячей.
Во время нашего второго путешествия в Ниигата я уже вовсю наслаждалась пейзажем. Внезапно из приемника донесся голос:
Осторожнее! Там впереди сковородку поставили!
Очень мило было со стороны говорившего нас предупредить. «Сковородками» называют весовые. Потому называют, что именно так выглядят платформы, на которых взвешивают грузовики, — длинные металлические сковородки. Судя по всему, с парнем, который нас предостерег, Окабе говорил впервые. Благодаря его доброте Окабе, который в своем четырехтонном грузовике вез одиннадцать тон груза, удалось вовремя свернуть и избежать проверки. Информацию такого рода на сленге дальнобойщиков называют «сплетнями», и подобные «сплетни» передаются по рации с использованием особых кодов. Люди, передающие «сплетни», пользуются особыми привилегиями — свободные волны для них предоставляются даже в самых забитых районах. «Сантиметр» означает «скорость», «полночные всадники» — это полицейские на мотоциклах, «панды» — патрульные машины. Слышишь такое жаргонное словечко — и сразу же понимаешь, от чего оно произошло. Не думаю, что смысл этих обозначений — сделать сообщение непонятным для посторонних. Скорее в них просто заложена очень важная информация — надо говорить как можно быстрее, не задумываясь о выборе подходящих слов. Вот и пришлось создать особый жаргон…
— Сама поговорить хочешь? — спрашивает Окабе, получив «сплетню» и поблагодарив передавшего ее парня за сообщение. Протягивает мне микрофон.
Понял, наверное, что теперь, когда стемнело и наступила ночь, мне потихоньку становится скучно.
— Ага. Неплохо бы.
Кабина наполнена запахом шампуня, которым мы мыли голову в бане.
— Хочешь, можешь сделать вид, что ты — это я!
— В каком смысле? Как я это сделаю?
— Когда говоришь через эту штуку, никто не разберет, кто ты есть.
Он сует мне какой-то черный предмет, по форме и размеру очень напоминающий микрофон.
— Что это?
— Исказитель голоса. Сам-то я эту фигню не больно обожаю, просто один человек попользоваться дал, а вернуть ему все никак случая не было.
— А не страшно это — говорить с кем-то и даже не знать, с кем именно?
— Ничего, по нику догадаются. Просто подумают, я подурачиться решил. Ты не волнуйся, у нас народ все время так развлекается.
— Я забыла, какой у тебя ник?
— Шторм.
Голоса возвращаются.
Он снова протягивает мне микрофон.
Привет, это Шторм.
Я нажимаю на микрофоне кнопку передачи. Когда говорила — держала между своим ртом и микрофоном исказитель голоса. Там имелась кнопка, позволяющая устанавливать настройки, но я и представить себе не могла, насколько эффект искажения звука изменит мой голос. «Привет, это Шторм». Звук доносится откуда-то со стороны. Я обнаруживаю — мой голос обратился в совершенно чужой, высокий, тонкий, металлический.
Меня больше не существует.
Голос меняется. Наверно, мне следовало бы быть внутренне готовой к этой перемене, ведь я преотлично понимала, что должно произойти, и все равно от результата стало очень не по себе. По коже
