– В Глоткино и отправился, чего тут думать! – расстроилась Люся. – Другой вопрос – зачем? Признайся, а ты его не сильно перепугала? Может, он от твоего внимания сам не знал, что делает, вот и рванул куда глаза глядят…
– Не знаю, это какие ж глаза надо иметь, чтобы они в такую деревню пялились, у которой и названия не запомнишь. Вообще-то я осторожненько… даже еще и не успела его напугать-то ничем. Может, только тем, что у меня белье наше, отечественное?
– Милая моя! Да этим можно кого угодно инвалидом сделать! Нашла что показать!
– И что же мне теперь делать? – чуть не плакала на другом конце провода Наташа. – Как его снова-то… опять, что ли, про именины наврать?
– Нет, теперь можешь просто к нему заявиться и вернуть ему очки, дескать, он их у тебя забыл, а ты, как хорошо воспитанная девушка, побеспокоилась.
– А он без очков приходил…
– Ну и хорошо! Тебе-то какая разница? Пока он тебе это скажет, ты уже успеешь к нему в дом войти и, если посчастливится, представиться маме его невестой… Кислицын давно не мальчик, поди-ка, за тридцатник уже, и его мама должна обрадоваться любой невесте. Поверь мне, ей наверняка уже каждую ночь снится, как она пеленает внуков. А если подход к матушке найдешь, дальше станет работать намного легче.
Девчонка пообещала найти к маме подход прямо сегодня.
– Ну, чем нас порадовала наш агент? – спросила Василиса, закончив с уборкой и теперь старательно накладывая на лицо маску из дряблых огурцов.
– Вспугнула мужика. Как принялась перед ним оголяться, он сломя головушку в какую-то деревню умотал.
– Прямо ужас какой-то! Эти современные девицы даже раздеться перед мужчиной не умеют! Придется дать девочке уроки стриптиза, у меня наверняка еще сохранилась пластика.
– Вася! Я уже дала Наталье указания, думаю, обойдемся без твоего позора.
Наутро Василиса убежала с Малышом в парк и прихватила с собой скакалку: женщина всерьез озаботилась фигурой, вероятно, все еще надеясь, что миллионер разглядит именно в ней свою спутницу жизни.
Люся же вставать не хотела, поэтому четыре раза пожаловалась на боль в ноге и с чистой совестью продолжала валяться в постели. Ее обуревали думы. Было совершенно непонятно, куда это мотанул пугливый Кислицын и зачем? И почему мать Тани Кусковой уверена, что Кристину, утонувшую девушку, погубил именно театр? И самое главное, кто такая Она, которую так защищала Вероника Абрамовна? Шнурок, камешек с узором? Как бы это все у старушки узнать? Что-то не очень верится, будто та начнет откровенничать при виде Васенькиной мусорной корзины, то бишь стильной шляпки…
Решение нашлось только тогда, когда подруги появились на следующей репетиции. В этот раз они немного опоздали: Люся непременно хотела явиться с баяном, а нога еще требовала осторожности. Поэтому и Люся, и Василиса с баяном на животе плелись, точно гусеницы. Люсенька накануне вечером неразумно потратила мелкие деньги на мороженое, теперь же боялась признаться, что денег на дорогу не осталось, и, соответственно, предложила добираться до театра пешком. «Дабы расходить ногу и насладиться прелестью осеннего парка». Сейчас же заливалась соловьем, чтобы поднять подруге настроение:
– Васенька! Ты только вглядись! Эти деревья напоминают мне людей! Природа точно показывает: всему свой срок. Есть пора молодости, зеленых пышных нарядов и шумного веселья, потом приходит пора мудрости, пора золотых мыслей, богатства… все равно, чем ты богат: деньгами ли, друзьями… Но наступает час, когда ты совершенно обнажен… И тогда видно, кто ты: стройная беззащитная березка, ненадежная липа или крепкий дуб. Вот, Васенька, ты мне вон то дерево сейчас напоминаешь, – ткнула Люся на голую громоздкую корягу.
Васенька со зверской физиономией только поддергивала сползающий баян и наслаждаться природой была не настроена. Она шла все медленней и медленней, и Людмила Ефимовна уже всерьез забеспокоилась, что на репетицию они так и не попадут.
– Вася, внимание! – вдруг зашептала Людмила Ефимовна. – Позади нас двое юношей! Да не сутулься ты, а то они подумают, что я со своей бабушкой гуляю!
Василиса немедленно вытянулась струной, на лицо водрузила сияющую улыбку и, невзирая на баян, принялась покачивать бедрами. Юноши оказались прыщавыми, лет тринадцати, которые в ухажеры никак не годились, зато на репетицию подруги опоздали всего на час.
Едва они переступили порог, как шум среди «артистов» стих, народ расступился и на них разъяренным кабаном стал надвигаться режиссер – Кирилл Назарович.
Люся с Василисой за всю их многотрудную жизнь не слышали столько бранных слов, сколько высыпал на них руководитель культурной ячейки. В целом мысль была следующая: все зрители – бараны, артисты – козлы, а самая главная Коза натуральная свинья, потому что не хочет сеять доброе и вечное! Когда Люся поняла, что у Кирилла Назаровича монолога еще на добрых минут тридцать, она попросту растянула мехи баяна и заиграла плясовую.
– Такое сопровождение пойдет? – наивно спросила она режиссера, видя, как тот хватает ртом воздух, пристраиваясь потерять сознание от такой наглости. – Мне кажется, так веселее будет. Василиса Олеговна, ну начинайте же роль говорить и помахайте кто-нибудь на режиссера, он что-то совсем раскис, никак работать не хочет. Только не юбками машите, с вас станется…
Общими усилиями Кирилла Назаровича привели в чувство – худая мрачная особа, Ирина Горбатова, вознамерилась ему сделать искусственное дыхание, чем окончательно перекрыла кислород, кто-то, добрая душа, громыхнул тазом под самым ухом сердешного, а громоздкая Анжела, тинейджер-переросток, по-детски стала открывать режиссеру глаза, пытаясь отгадать, навечно ли они закрылись. Лежать без сознания обходилось себе дороже, поэтому Кирилл Назарович вскочил, обложил всех матом, и репетиция покатилась по прежним рельсам.
– С ума сойти! Как он вас поливал, ухо радовалось, – причмокнула рядом с Василисой женщина со знакомым лицом, когда Козе дали пятнадцать минут отдыха. – Прямо не в бровь, а в нос!
– А, это вы, Тереза Михайловна, – узнала Василиса соседку Рудиной Риммы. – А я вас, признаться, и не заметила.
