— Что? Что такое? — спросил Корд'аэн.
Ему ответил Эльри, покрасневший от смеха:
— Всякое было, но такого… Когда вы… ушли, каменные задницы нас окружили, и я подумал, что поход наш окончен. Дэор словно обезумел, и раны его открылись, и это большое чудо, что он не умер. Но тут вдруг послышался звук рога, и раскрылась скала, и оттуда вышли наши знакомцы, и надо сказать, что не одни. Заступились за нас. Уж не знаю, почему…
Стражи рассеялись, и перед дольменом остались только груды камня. Пришельцы обступили путников. Вперед вышла вчерашняя супружеская пара.
— Долг хорош тем, — молвила троллина, — что его можно вернуть.
— Ничего вы нам не задолжали, — отвечал Корд'аэн.
— Теперь это воистину так, — кивнул тролль, — и ведомо мне, что мы с вами — по разные стороны Трёх Морей, по разные стороны Великого Поля, по разные стороны девяти миров. И нет конца нашей вражде. Однако… есть причина, по которой вы должны войти в Драконью Главу.
Помолчал и добавил:
— Да, вот еще что… Встретимся в чистом поле — пощады не ждите.
— Будем иметь ввиду, — спокойно пообещал Корд'аэн.
А потом зашагал к дольмену.
У левой плиты торчала толстая каменная нога, вокруг — обломки базальта. Что-то копошилось в битой породе. Друид протянул руку в пыль и крошево. И вытащил оттуда карлика.
У шамана больше не было ни ножа, ни посоха-бубна, ни золотой маски. Ничего у него больше не было. Седые волосы торчали во все стороны, чёрные глазки-бусинки бегали словно у мыши, он дрожал мелкой дрожью. Корд'аэн встряхнул его и спросил:
— Кто?
Нойда что-то прохныкал в ответ. Корд'аэн сжал горло несчастному:
— Я спросил, кто поставил тебя сюда стражем? Отвечай!
— Буу… бууб… ббуубыыб… быыыр… гыыыр…
Корд'аэн закрыл глаза.
— Твоя душа вылетела изо рта летучей мышью, а тело ничего не помнит… Жаль.
И между пальцев друида просочилась липкая слизь. Вот что осталось от стража Долины Алого Корня, от великого шамана, чьи боги были столь сильны.
Небо над Горами Безмолвия пронзительно лиловое. Под этим небом, возле правой плиты дольмена, стоит одинокий уродливый идол. У него одна нога, три глаза и семь рук.
Говорят, что если присмотреться, то можно заметить, что этот идол улыбается.
— Послушай, Корд'аэн О'Флиннах… — тихо сказал Рольф, когда исчезли лишние уши, — будет у меня к тебе просьба. Коль скоро ты хочешь, чтобы я и дальше был вашим провожатым, то больше не называй меня ублюдком.
Корд'аэн обидно усмехнулся.
— Ты взошёл на тропу Владыки ветров и был свободен, но так ничего и не понял. Ты вышел из мира мёртвых, но обрёл ли новое имя, родился ли заново? Ты знаешь, кто ты есть?
Сказав так, волшебник отвернулся от него и зашагал вперёд. А Рольф Ингварсон, Рольф Золотые Кудри, воин веры, герой-десятник, рыцарь Ордена, — растерянно глядел ему вослед. И казалось юноше, что нет ему места на этой земле.
Как и горному ветру, что пел в вышине свою извечную песнь.
— Чего-то хочется, — с умным видом заметил Эльри, — а чего — сам не знаю.
— Девку, — откликнулся Рольф, — златокудрую…
— И ты сойдёшь, красавчик, — фыркнул Эльри.
— Мяса, — произнес молчавший до того Дарин, — свежего, сочного…
Мужи молча переглянулись, и лица их были каменными, а глаза — жадными.
— Дело молвил ты, сын державного Фундина, — сказал Дэор, а затем обратился к Рольфу, — что водится в этих местах, годное в пищу?
Рольф почесал затылок.
— Не беден дичью этот край, многое тут водится, да только не стоит, думается мне, совать это в рот. Второй раз можно и не отведать здешних яств.
— Однако неплохо придумал сын конунга про свежатину! — вступил в разговор Тидрек. — А то от солонины этой уже тянет блевать…
Второй день их пути перевалил за полдень, и это был первый привал за тот день. Первый — и, разумеется, последний. До глубокой ночи, когда мрак склеивает смолою глаза, а холод баюкает в ледяной колыбели, и под черепом воет ветер.
Впрочем, в Долине — слава богам! — не было дикого холодного ветра, мороза, снегопадов и сугробов, как на перевалах. Правда, дождь сочился из разбитого кувшина неба, превращая землю под ногами в настоящее болото. Тесто, замешанное на грязи, мхах, грибах, лишайниках и гнилых остатках растений. Укрытия от дождя не было, ибо деревья в Долине росли отчего-то карликовые, чахлые, полумёртвые. Зато папоротники и какой-то кустарник с непроизносимым названием своими зарослями превратили Долину в непролазное месиво. Так что путники обрадовались, обнаружив рощицу исполинских грибов. Грибы те достигали в высоту на глаз пятнадцати ярдов, а шляпки имели шириной не менее пяти альнов. Дождь почти не проникал под них, и потому там было достаточно сухо, чтобы развести костёр.
— И всё же, скажи нам, сын Ингвара, — настаивал Дэор, — какая дичь тут обитает?
— Слышал я, — ответил вместо него Корд'аэн, — что местные охотники из племени кирлингов промышляют пернатыми свиньями…
Настало молчание. Путники тревожно смотрели на друида. Тот улыбался.
Наконец Дэор спросил:
— Это такие крылатые свинки, да? С пышным оперением и широкими могучими крыльями? Они красиво парят под небом, а осенью тоскливо хрюкают, сбиваясь в клинья и отправляясь в тёплые края, не так ли? Уж не жевал ли ты давеча мухоморов, о чародей?
— Про мухоморы говори за себя, сын народа фьордов, — покачал головой друид, — ибо в обычаях твоего народа жевать эти грибы, чтобы заглушить в себе трусость. И про пернатых свиней ты не угадал. Это обычные хрюшки, но их щетина напоминает маховое перо птицы. В минуту опасности они метают свою щетину во врага — особое сокращение мышц, должно быть… Так они умерщвляют всякую мелкую живность, но достанет у них яду изжалить человека. Это как осы: укусит одна — неприятно, а накинется туча…
— Мясо-то у них как? — перебил Эльри. — Жрать можно?
— И если да, то сколько раз? — уточнил Тидрек.
— Думаю, их мясо ничем не хуже мяса наших эльдинорских вепрей, — ответил Корд'аэн. — Кирлинги, вроде, не жалуются.
— Эти дикари жрут заживо своих собратьев! — буркнул Дарин. — С чего бы им жаловаться на свинину?
Ответом ему было тягостное молчание…
…Был вечер первого дня их пути по Долине, когда они набрели на более-менее сухое место. Это
