дверь и появился в проеме – краснощекий, красноносый, как Дед Мороз, и с такими же веселыми глазами:
– Зинаида Иванна! Собираемся, едем! Я договорился, нас отвезут на машине. Прямо сейчас!
– Это кто ж вас до городу переть станет? – насторожилась Маша. – Лешка, что ль, на молоковозе? Дык я вас сразу упреждаю – его председатель наш из деревни не выпустит. Лешка, правда, деньгу с вас успеет взять, а потом удерет. Не, председатель его точно не выпустит. Неужели ж он молоковоз отпустит?
– Не знаю, про какой вы молоковоз талдычите, но нас повезет хроменький дедушка – без ноги, на инвалидке! – с гордостью сообщил Иван.
Маша покрутила пальцем у виска:
– Это ж Никита! Он вас знаете сколько до городу переть станет? Аккурат трое суток с передыхом!
– Ну и что? – петушком наскакивал на хозяйку Иван. – Нам лишь бы в черту города вкатить, а там мы уж как-нибудь!
– И там с телефона твоего можно будет дозвониться. Правда же, Иван? – боясь, что Мышкин откажется, добавила Зинаида.
Но Ваня и не думал отказываться. Он быстро выскочил из дома и побежал караулить транспорт.
Ехали они и правда долго. Зинаида даже подумала, что пешочком она бы быстрее добралась. Однако ж в дареные лошадиные зубы, что называется, не смотрят. Дед Никита с упоением рассказывал Ивану Мышкину, как в молодые годы он за двенадцать километров ежедневно бегал на свидание к своей барышне в дальнюю деревню. Но ведь какова она, судьба-злодейка! Бегал черт-те куда, а женился на своей же деревенской Анфисе, которая всю жизнь в соседнем дворе проживала. А вот теперь молодежь-то…
Иван сосредоточенно кивал, а сам все шнырял глазами по дороге – надеялся, что у Толика вдруг на каком-то километре проснется совесть и он стыдливо оставит машину у обочины. Зинаида же и вовсе, сидя на заднем сиденье, в мужские разговоры не лезла, а удобно свернулась калачиком, сунула себе под голову котомку с картошкой деда Никиты (и зачем он с собой картошку в машине таскает?) и прикрыла глаза. Нет, она не собиралась спать, ей просто надо было уложить по полочкам всю информацию, которую ей любезно предоставило семейство Голышенко. А потом придумать, как снова отыскать мамашу с сыночком.
Из слов Толика Голышенко что получается… Скажем так – в денежных интересах он временно прикинулся погибшим. Однако роль усопшего его не устроила, и он решил возобновить брачные отношения со своей же вдовой. Подкараулил Дронову и обрадовал женщину, что она никакая вовсе и не вдова, а потому им надлежит проживать совместно, как и прежде. Та заартачилась. Ты, мол, не Иисус Христос, и никаких тебе воскрешений не полагается. Парень силой утащил бывшую супругу и запер ее у себя на даче. При этом он исправно ее кормил, а попутно убеждал, что она не права. А потом, в один из дней, когда в очередной раз Толик отправился за провизией, его возлюбленная взяла да и сбежала… А почему она раньше этого не сделала? Может быть, оттого, что Голышенко был более бдителен, а может… А может быть, ее кто-то выпустил. И этот же «кто-то» потом взял и убил Дронову. Опять же, выскакивает вопрос – зачем ему надо было освобождать пленницу, чтобы потом убить? Либо Дронова вела себя слишком вызывающе (а с чего бы ей так себя вести с освободителем?) либо… либо Дронова что-то знала, ее освободили и… А если ее никто и не освобождал? Просто вели наблюдение за дачей Голышенко и, как только женщина убежала, ее тут же догнали и… А зачем? В общем, получалось, что с каждой минутой у Зинаиды клубок все больше запутывался. К тому же у нее никак не выходило приклеить к убийству несчастной Ирины Дроновой нападение на подругу Нюрку. А связь определенно была, Зинаида это прямо печенкой чувствовала.
Корытская завозилась на заднем сиденье, улеглась удобнее и снова принялась шлепать губами, то есть думать.
Итак. Голышенко получили письмо, оно теперь у Зинаиды в кармане. И тот, кто написал записочку, знал о Голышенко многое. Причем не только о Толике, но и о Неле. Ведь женщина никому из своих соседей ничего не рассказывала. Они с ней в одной квартире столько времени жили, а Зинаида даже не догадалась, что ребенок вовсе не девочка Дашенька, а, наоборот, мальчик Саша! А кто-то это знал. Причем кто-то не из старых знакомых Нели, потому что если бы женщина кого-то увидела, она бы определенно насторожилась. А собирать долгое время информацию и оставаться незамеченным очень нелегко. Если, конечно, в старых знакомых скромной портнихи не водились профессиональные шпионы. Значит, это кто-то… Может быть, те, кто заказал Толику машину, нашли его и… Нет, они сразу бы прикончили «усопшего» за такие его выкрутасы. Во всяком случае не стали бы тайные записочки писать, а прижали бы в углу где-нибудь.
Тогда… Может, это Иван Мышкин? Мысль, конечно, идиотская, но ведь отчего-то он сегодня вызвался везти Зинаиду в эту деревеньку! И причем так настоятельно себя предлагал! А зачем? Ну, скажем, ему сильно мешала Даша… нет, вернее, Саша. Допустим, прыгал ему по голове ребенок, надоел, и парень решил от докуки избавиться. Вот и стал выяснять, что там за люди такие наверху живут, которые ему отдыхать мешают. Между прочим, кажется, и с Нюркой он успел поцапаться. Точнее, она с ним. А за Нюркин язык запросто можно кирпичом по голове надавать. А что? У Зинаиды нередко возникает такое желание, когда Нюрка начинает ей рассказывать про молодых любовников: «Ах, он никак не дает мне тридцать!». Правильно, разве он будет тебе больше давать, если ты еще на него завещание не переписала! Решено: Иван Мышкин – замечательный подозреваемый, просто конфетка.
А если не он? Тогда, может быть, баба Глаша. Глафира Ферапонтовна? Старушка с удивительным хобби? Нет, сомнительно. Баба Глаша честно подглядывает за жильцами в окна, а потом добросовестно продает информацию. Зачем ей шантаж? Это не ее профиль. Кто же еще может быть? Нет, быть, конечно, может кто угодно, любого соседа возьми, всякому захочется раз в жизни почтальоном поработать, чтобы себе на горбушку с горбушей денег наскрести. Надо будет ко всем приглядеться. Ну хотя бы за теми присмотреть, кто состоял в тесном контакте с Нелей. Черт, получается, что в самом тесном контакте с ней состояла сама Зинаида. А еще Поповы. Гришенька и Юнона. Вот и их обязательно надо проверить. У кого замахнулась рука на теленка, у того она и махнет на кого попало. Правда, Юнона потом вся изойдет слезьми, а еще, как пить дать, постирает в Зинаидиной стиральной машинке свое постельное белье, исключительно из благородной мести, но чем-то жертвовать приходится. А если не Поповы? Ну ладно, Гриша может подкинуть письмо с угрозами, но ведь его надо еще напечатать! И Юноночка вряд ли понесется искать пишущую машинку, скорее уж она бы от руки нацарапала письмишко, изменив почерк. Кто еще мог напечатать? Напечатать… А кто у нас печатает? Журналисты! У них в доме один такой деятель прописан. И можно дать голову на отсечение, что где-нибудь на антресолях у этого самого писаки завалялась пишущая машинка. Нет, сам-то журналист, скорее всего, за такую грязь не возьмется – негоже честное имя пачкать, но вот женушка его, ярая любительница пометать диски да отыскать сенсацию для мужа, вполне могла бы эту самую сенсацию создать. И Нюрка здесь замечательно вписывается – Тюрина могла просто взглянуть на журналиста своим печальным от женского одиночества взглядом, и все – получай диском по голове! Да, только не совсем ясно, зачем метательница убила Дронову. Но… об этом ее Зинаида сама спросит, когда окончательно припрет соседушку к стене. Как бы еще посмотреть, у кого из подозреваемых имеется пишущая машинка? Лучше всего, конечно, провести осмотр их квартир, причем в отсутствие хозяев, но только как же это сделать… Что-то Зинаиде подсказывало, что добровольно они никак
