Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи

отличного.

Тиле. Он говорит: по неспособности! (Смеется.) И вчера я встретил его на Невском: был сильный дождь, и уже прошло двадцать лет, как мы расстались, но я его узнал. И он шел очень быстро. Ты бежал, Феклуша?

Феклуша. Дождь, Генрих Эдуардович, а я без зонтика. Бежал.

Тиле. И на сегодня я пригласил его к обеду. Но прошу извинить, господа, если обед будет не таков, каким желал бы вас угостить на моей новой семейной квартире. Это мой первый не ресторанный обед, и я не могу поручиться за опытность моей новой кухарки.

Ермолаев. Ну что вы, Генрих Эдуардович, какие могут быть извинения! Только бы мы вас не стеснили.

Тиле. О нет. Я рад.

Тизенгаузен. Какие извинения! Наоборот, я очень польщен, Генрих, что ты позвал меня к первому твоему не ресторанному обеду. Когда ты женишься и у тебя будет порядок, ты забудешь старого друга Андрея Тизенгаузена.

Тиле. У меня будет порядок, но я никогда не забываю старых друзей. Сиди спокойно и кури твою сигару.

Ермолаев (Карлу). Не вас ли я видел, Карл Эдуардович, на прошедшей неделе у Додона? Вы сидели еще с каким-то офицером, кажется, гвардейцем, и барыней.

Карл (лжет). Нет. Я не бываю у Додона.

Тиле. Карл не может посещать таких дорогих ресторанов.

Ермолаев. Тогда я ошибся, простите. Но очень похоже.

Тиле. Нет, вы ошиблись, Дмитрий Иванович. Ну как же ты работаешь, Карл, я хочу слышать о твоих успехах.

Карл (лжет). Вчера я сдал второй зачет.

Тиле. О! Это хорошо. Ты- серьезный работник. Но не мешает ли вам эта песенка, господа, я снова ее слышу. Это поют мои маляры.

Тизенгаузен. Но это без слов! Я даже не подумал бы, что это называется песней.

Ермолаев (прислушиваясь). Нет, славно! Есть что-то такое… ямщицкое. Ведь мой отец ямщиком был, Генрих Эдуардович.

Тиле. И мне кажется, что хорошо. Хотя мой отец по происхождению швед, но я уже давно чувствую себя русским, и я это понимаю. Это — русская тоска.

Тизенгаузен. Хотя моя фамилия Тизенгаузен, но я даже не умею говорить по- немецки, я — русский. Тем не менее извини меня, Генрих, — я не понимаю, что это значит: русская тоска?

Тиле. О, это надо чувствовать.

Тизенгаузен. А ты чувствуешь?

Тиле. Сейчас — нет. О, теперь я так счастлив, что не могу чувствовать никакой тоски: русской, шведской, немецкой…

Все смеются.

Тизенгаузен. Вот это настоящие мужественные слова, Генрих! Но пока светло — не покажешь ли ты нам свою новую квартиру? Я умираю от любопытства, я хочу видеть, как ты вьешь свое гнездо: берегись, Генрих, я старый и опытный самец.

Тиле. Нет, ты меня не испугаешь, старый ворчун! (Смеется.) Я еще только счастливый жених, но ты увидишь, какой у меня строгий план. О, ты увидишь!

Ермолаев. Да, приятно бы взглянуть.

Тиле. Прошу вас следовать за мной. Карл, будь добр, посиди с моим Феклушей, пока я буду показывать. Пожалуйста, кури, Феклуша, папиросы на столе.

Выходят. Феклуша, стесняясь, берет папиросу. Карл зажигает и подает ему спичку, в то же время откровенно и холодно рассматривает его.

Феклуша (тянется к спичке). Очень благодарен, я сам…

Карл. Пожалуйста. Почему вас так нелепо зовут: Феклуша? Это женское имя.

Феклуша. Как вам доложить, Карл Эдуардович? Вероятно, за характер… Я всегда был несколько робок, склонен к слезам, а равным образом — излишне тороплив, поспешен в мыслях.

Карл. Почему — равным образом?

Феклуша. Так говорится.

Карл. Нет, так не говорится. Но сегодня вы не торопливы. Вы где служите?

Феклуша. Как вам сказать, Карл Эдуардович? В полиции.

Карл. Что такое?

Феклуша. Нет, нет, я в канцелярии градоначальника, по паспортной части. Генрих Эдуардович знают.

Карл. Много получаете?

Феклуша. Сорок рублей, ну с наградными и так вообще выйдет рублей девяносто. Сущие пустяки.

Карл. Большая семья?

Феклуша. Огромная.

Карл. А отчего вы не поступите в филеры? Это выгоднее, вы могли бы зарабатывать.

Феклуша. Вы шутите! Как можно!

Карл. Нет, я говорю серьезно. Для провокации вы едва ли годитесь, но филером можно бы, не боги горшки обжигают. Сколько зарабатывает хороший филер?

Феклуша. Пустяки, дешевый заработок.

Карл. Нет — а хороший?

Феклуша. А если действительно хороший, то — огромные деньги, Карл Эдуардович! Ну раз вы так дружески, то сознаюсь, как перед отцом родным: пробовал, пытался, но…

Карл. Что же: но?

Феклуша. Не выходит, Карл Эдуардович! Способностей никаких нет, ни к чему хорошему не способен. То-то и несчастье мое, в том-то и осуждение судьбы, что — никаких способностей!

Карл. Никаких?

Феклуша. Ни малейших! Кругом, знаете, такое, что дай бы мне Господь истинный талант, я мог бы вполне обеспечить семью. А без таланта сколько ни бегай, сколько ни гомозись, лишней копейки не выбегаешь. Куда уж!

Карл. А вы, Феклуша, могли бы сделать или добыть — я не знаю, как у вас выражаются — добыть фальшивый заграничный паспорт?

Феклуша. Нет. Не сумею! Куда уж мне!

Карл. Но если постараться, имея в виду хорошие деньги?

Феклуша. А вам зачем?

Карл. На всякий случай всегда нужно иметь заграничный паспорт. — Нет, я шучу, конечно. Вы действительно бежали, когда вас встретил брат Генрих?

Феклуша. Вы смеетесь, Карл Эдуардович. Я, извините, не совсем понимаю ваш разговор.

Карл. Нет, Феклуша, я не смеюсь. Разве я похож на человека, который любит смеяться? Генрих просил меня занять вас, и я вас занимаю. Брат Генрих намерен покровительствовать вам?

Феклуша. Был бы безмерно счастлив! Они говорили, что оказывают денежную