Ермолаев. Но вот удивительно, Генрих Эдуардович: восемь лет я вас вижу, и в ресторанах вместе бывали, и никогда не замечал вас выпившим.
Тиле
Ермолаев. Никогда.
Тизенгаузен. И не увидите, Дмитрий Иванович, Это такая крепкая голова, какой еще свет не создавал.
Тиле. Ты думаешь? — Но ты прав. И скажу еще… Господа, звонок. Это почтальон и письмо от Елизаветы. Карл, прошу тебя…
Итак, ты любишь коньячок, Феклуша?
Карл
Тиле
Тизенгаузен. Но разве можно влюбленному запрет тить? Читай, Генрих, нас здесь нет.
Ермолаев
Феклуша. Сейчас к квартирам и приступу нет, просто беда.
Тизенгаузен. У вас семья?
Феклуша. Огромадная!
Карл
Генрих!
Тизенгаузен. Генрих!
Ермолаев. Воды ему…
Тиле. Не надо.
Тизенгаузен. Генрих! Милый мой Генрих! Что-нибудь ужасное?
Тиле. Нет, не ужасное.
Карл. Генрих, успокойся.
Тиле. Я спокоен.
Тизенгаузен. Нет, это что-нибудь ужасное. Милый мой Генрих! Мы здесь! Мы все твои друзья, Генрих!..
Тиле. Я должен извиниться, но обеда у меня сегодня не будет. Карл, скажи новой кухарке, что она может идти домой…
Тизенгаузен. Ну какой там обед. Ты не должен заботиться о пустяках, Генрих.
Ермолаев. Какой обед, Генрих Эдуардович?
Тиле. Обеда сегодня у меня не будет.
Тизенгаузен
Тиле. Да? Я больше не буду. Вот очень странное письмо, Андрей. Здесь или написано не то, или я не умею читать письма. Прочти, Андрей, и скажи мне: быть может, я ослеп?
Тизенгаузен
Тиле. И там сказано это: я продолжаю любить вас?..
Тизенгаузен. Сказано, сказано, Генрих!
Тиле. Так. Значит, я не ослеп. И там сказано это: но по настоянию моих родителей я выхожу…
Тизенгаузен. О Боже: уже вышла, Генрих! Уже вышла!
Тиле. Уже вышла замуж за богатого человека. Как его фамилия, Андрей?
Тизенгаузен. Фамилии нет.
Тиле. Фамилии нет. Так. И какая подпись, Андрей?
Тизенгаузен
Тиле. Недостойная Елизавета: так. Недостойная Елизавета.
Тизенгаузен. Но добрый друг мой, мой несчастный друг!
Карл. Генрих, мужайся!
Тиле. Я больше не буду.
Ермолаев. Да и не стоит, Генрих Эдуардович. Дело житейское, еще лучше невесту себе найдете.
Тиле. Я не буду. Но не находишь ли ты, Андрей, что это выражено с необыкновенной точностью: недостойная Елизавета. Кто? — недостойная Елизавета. Кто? — Генрих Тиле. И еще кто? — Недостойная Елизавета. Тебе не хочется смеяться, Феклуша?
Феклуша
Тиле. И не надо. Я не допущу смеха. Но не находишь ли ты, Андрей, что и все письмо составлено в очень точных выражениях?
Тизенгаузен. Извини, Генрих, но, по моему мнению, мнению честного человека — это подлое письмо. Да!
Тиле. А по моему мнению, это просто очень точное письмо. Генрих Тиле любит точность, он во всю свою жизнь не ошибся ни в одной копейке, не сделал неверного сложения, не подчистил ни одной цифры, — и вот Генриху Тиле пишут точное письмо. И подписывают его: недостойная Елизавета. Но я хотел бы остаться один, господа.
Тизенгаузен. Но как же ты останешься один, мой бедный друг?
Тиле. Ничего. Я останусь один.
Карл. Хочешь, я побуду с тобою, брат?
Тиле. Нет, Карл, ты мне не нужен. До свиданья. Завтра увидимся в банке. — Карл, мне нужно сказать тебе два слова.
Карл. Я могу пожать тебе руку, брат?
Тиле. Едва ли это зачем-нибудь нужно, но — пожалуйста. Крепче жми.
Карл. Я крепко жму.
Тиле
Карл. Я жму… Чего ты хочешь?
Тиле. Изо всей силы! Жми еще.
Карл. Я крепче не могу.
Тиле. А я?
Тизенгаузен. Не надо же, Генрих, пусти его.
Карл. Генрих, пусти.