Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи

поддержку брату — это вам, Карл Эдуардович?

Карл. Мне. Но мне больше нравится говорить о вас, Феклуша. Скажите: когда вы были агентом, вам часто приходилось иметь дело с убийцами?

Феклуша. Убийцами?..

Разговаривая, входят Тиле и его гости. Тиле смеется.

Тиле. Ты поражен, старый ворчун? Позвольте отряхнуть ваш костюм, вы запачкали рукав, Дмитрий Иванович,

Карл. Я принесу щетку.

Ермолаев. Не стоит беспокоиться, право, пустяки.

Тиле. Нет, он принесет. Карл, принеси. Ну каково, господа? (Счастливо смеется.)

Ермолаев. Чудесная квартирка, Генрих Эдуардович.

Тизенгаузен. Да, ты меня поразил, Генрих.

Тиле. В столовой у меня будут обои под дуб; впоследствии я заменю их дубовой фанерой. Детская у меня, повторяю, выходит окнами на солнце, и в ней будет всегда светло. Это гигиенично и в Петербурге необходимо. К сожалению, в моем детстве я видел слишком мало солнца, и я хочу, чтобы у моих детей света было в изобилии. Солнце необходимо.

Тизенгаузен. Но ты так говоришь, Генрих, как будто у тебя уже есть дети, целая куча. Это самоуверенность холостяка, Генрих!

Тиле. Они будут.

Вошел Карл со щеткой.

Позвольте, Дмитрий Иванович. Карл почистит вам рукав. — Они будут, Андрей. Я уже приобрел детскую кроватку, через неделю она будет стоять на месте и ждать своего господина. (Смеется.)

Ермолаев. А когда свадьба ваша, Генрих Эдуардович?

Тиле. Через неделю будет готова квартира, через семнадцать дней, считая от нынешнего числа, будет свадьба. Сегодня с дневной почтой — минут через двадцать, к обеду, — я получу письмо от Елизаветы, где она сообщает мне точно о дне своего приезда. Елизавета поехала в Москву повидаться со своими родителями. Теперь эта комната, Андрей. Вот здесь будут ковры. — Здесь будут портреты. — В этих вазах у меня всегда будут живые цветы.

Тизенгаузен. Это уже роскошь, Генрих.

Тиле. Живые цветы не роскошь, Андрей. — Вот здесь, над роялем, будут две гравюры — пока я не имею средств на картины: голова Бетховена и известный «Концерт» Джиорджоне. Ты смотришь, Феклуша?

Феклуша. Во все глаза.

Тиле (смеется). Он говорит: во все глаза! А вот здесь, Андрей, в этом углу будет стоять кресло, на котором я буду тихо сидеть, пока Елизавета будет играть мне Бетховена и Грига. Ты видишь: я уже положил ноты, по которым она в первый раз сыграет мне, пока я тихо буду сидеть на своем кресле. (Стряхивает пыль с нот и снова осторожно и любовно ставит их на место.) Но какая пыль!

Тизенгаузен. Это от рабочих, Генрих.

Тиле. У меня не будет пыли. — Ты имеешь рояль, Феклуша?

Феклуша. Откуда ж мне, Генрих Эдуардович?!

Тиле (смеется). Он говорит: откуда! Хочу сказать тебе, Андрей, что этот уголок, где я буду тихо сидеть и слушать — есть моя особенная радость.

Ермолаев. Квартира по контракту?

Тиле. Да. Контракт на три года с правом возобновления — я не хочу менять жилище через каждые три года. Да, Андрей, у меня ум сухой и практический, я не имею способностей к музыке, но я чрезвычайно люблю ее, как и брат Карл.

Карл. Но ты же сам играешь, Генрих.

Тиле. Что? Ты шутишь, Карл?

Карл. Ты забыл? Но ты имел большой успех в нашей детской.

Тизенгаузен. Так вот ты какой, Генрих Тиле! Мы думаем в банке, что ты только великолепный финансист, единственная голова для цифр, а ты, оказывается, умеешь обращаться с нотами. Ты Моцарт, Генрих!

Тиле (смеется). Не так важно, Андрей. Да, я вспомнил: это маленькая штучка, которую я играю двумя пальцами, меня мама научила, когда я был ребенком. Это называется весьма неприлично: «Собачий вальс».

Карл. Ты бы сыграл нам, Генрих.

Тиле (грозит пальцем). Но, но, Карл!

Тизенгаузен. Нет. Ты должен! Не правда ли, Дмитрий Иванович, он должен сыграть нам, иначе мы обидимся и уйдем.

Ермолаев. Вот какие у вас таланты, Генрих Эдуардович, не ожидал! А мы сидим в банке и не знаем ничего. Сыграйте!

Тиле {смеется). Но, но… вынужден, однако, сознаться, что Елизавете мой «Собачий вальс» очень нравится, очень!

Все смеются.

Карл. Итак, Генрих!

Тиле. Карл, ты насмешник. (Шутливо.) Но раз публика требует… (Садится за рояль, говорит шутливо-торжественно.) Прошу публику слушать внимательно: вот я сыграю «Собачий вальс».

Играет «Собачий вальс». Во время игры сидит очень прямо, серьезен, лицо неподвижно, как каменное, — но, кончив, разражается веселым смехом. Пока он за роялем, Карл рассматривает его холодно и внимательно, затем первый рукоплещет… Общие рукоплескания — но так как слушающих мало, звук разорван и жидок.

(Кланяясь шутовски.) Дамы и господа — ваш нижайший слуга! На бис ничего не могу сыграть, но, кто желает повторения моей музыки, тех прошу пожаловать через семнадцать дней на бракосочетание Генриха Тиле и девицы Елизаветы Молчановой. Тогда я еще раз сыграю. (Смеется и закрывает крышку рояля.)

Феклуша. В котором часу свадьба, Генрих Эдуардович?

Тиле. В половине восьмого, Феклуша. В половине восьмого, не опоздай! Но все это ты узнаешь из приглашений, которые уже печатаются.

Тизенгаузен. Ты счастлив, Генрих?

Тиле. О да, мой друг! Позволь пожать твою руку — но молча, молча, Андрей. Вот так. А теперь, господа, не чувствуете ли вы, что червячок после моей музыки шевелится сильнее? Он просит кушать. Карл, брат, пожалуйста, скажи моей новой кухарке, что через десять минут мы будем готовы проэкзаменовать ее.

Карл. Я иду. (Выходит и скоро возвращается.)

Тиле. Ты хочешь кушать, Феклуша?

Феклуша. Да, не помешает.

Тиле (смеется). Он говорит: не помешает! А коньячок видишь, Феклуша: это тоже не мешает?

Феклуша. А это очень даже не мешает.

Все смеются.

Тизенгаузен. Вы, вероятно, думаете, что друг вашего детства, Генрих Тиле, так- таки ничего и не пьет, кроме святой воды? Тогда вы очень ошибаетесь: он пьет коньячок.

Тиле (смеется). Он пьет коньячок.

Феклуша (смеется). Приятное занятие. Уж нечего, видно, таиться: при общей моей неспособности этот талант… (вздыхает) имею.