бумагой. Злодей открыл глаза, увидел перед собой чью-то тень и чуть не закричал от страха. Тень приблизилась и заговорила:
— Не бойтесь, наставник Го Хуай, я — Коу-чжу, дворцовая служанка. Пришла просить вас рассказать на суде всю правду.
Волосы на голове у Го Хуая встали дыбом.
— Ты — честная женщина, Коу-чжу, — сказал он, — и предпочла смерть несправедливости. Если дни мои еще не сочтены, я приглашу всех праведных монахов, чтобы молились о спасении твоей души.
— Окажите мне такую милость, наставник Го Хуай, век буду вас благодарить! А сейчас вам надобно подтвердить мою невиновность перед владыкой загробного мира, тогда я буду спасена.
Тут откуда-то появились два бесёнка с пайцзами[31] в руках и объявили:
— Повелитель Янь-ло призывает на суд душу Го Хуая!
Злодея подхватили на руки и втащили в зал, где была кромешная тьма. Го Хуай упал на колени и тотчас же услышал голос:
— Злодеяние, которое вы с императрицей Лю сотворили, наказуется бесконечными перевоплощениями. Но твой век еще не окончился, и ты вернешься в мир света. Расскажи только, как безвинно погубили Коу-чжу, и душа ее будет спасена.
Го Хуай низко поклонился и поведал о том, как вознамерилась наложница Лю стать императрицей и, чтобы избавиться от соперницы, подменила новорожденного наследника кошкой.
В зале вдруг стало светло, и пораженный Го Хуай увидел восседавшего на возвышении Бао-гуна. Один письмоводитель подал Бао-гуну запись показаний, другой — запись разговора Го Хуая с душой служанки, Бао-гун их просмотрел и велел Го Хуаю подписать.
После этого Го Хуая отправили в тюрьму, а наутро Бао-гун представил императору подписанные злодеем показания. Император их прочел, спрятал в рукав и отправился во дворец Гуманности и долголетия к императрице Лю. Та лежала в полузабытьи. Как сквозь пелену тумана узрела она Сына Неба, приподнялась с трудом и проговорила:
— Го Хуай служил еще прежнему государю. Смилуйтесь над ним, царственный сын мой!
Жэнь-цзун ничего не ответил, вынул из рукава переданные ему Бао-гуном бумаги и бросил императрице. Та стала читать, вскрикнула и рухнула замертво.
На следующий день Сын Неба поднялся в тронный зал и, после того как сановники провозгласили здравицу в его честь, велел приблизиться Бао-гуну:
— Бывшая императрица Лю умерла, — сказал он. — Огласите же по всей Поднебесной, что отныне вдовствующая государыня прозывается Ли, а не Лю.
К этому времени первый министр Ван Ци уже вышел в отставку, и на его место был назначен Бао-гун. Гунсунь Цэ получил должность начальника канцелярии.
Если вам интересно узнать, какие приключились события дальше, обратитесь к следующей главе.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Как только Бао-гун вернулся из дворца, служитель доложил:
— Явились какие-то люди, просят передать прошение.
Бао-гун поднялся в зал и велел впустить просителей, мужчину и женщину. Первой заговорила женщина:
— Я — урожденная Ян, была замужем за Хуаном. Муж мой умер, оставив меня с двумя дочерьми: старшей — Цзинь-сян и младшей — Юй-сян. Младшую просватали за сына Чжао Го-шэна, и вчера он взял ее к себе в дом. Нынче смотрю — старшая пропала! Так я горевала, что и сказать трудно! А тут вдруг заявляется Чжао Го-шен и говорит, будто я подменила дочку. Ругались мы, ругались, да и пошли к вам. Рассудите же нас, господин!
— Вы давно знакомы с семьей Чжао? — спросил Бао-гун.
— Уже который год! Соседи ведь, на одной улице живем.
Бао-гун приказал увести женщину и стал допрашивать Чжао Го-шэна.
— Я знал, — заявил тот, — что у Ян две дочери. Старшая — сущий урод, а младшая — красавица. Вот и сосватал сыну младшую. Привезли ее в дом, а это оказалась старшая. Я побежал к старухе, поднял шум, а старуха слушать ничего не хочет — говорит, будто я забрал обеих дочерей!
— Откуда же ты знаешь, что вместо младшей привезли старшую? Ты ее и прежде видел?
— Как же не знать?! Я еще до сватовства не раз видел обеих девушек.
Бао-гун велел просителям на время удалиться, а сам пошел передохнуть. Слуга подал ему чаю, но Бао-гун с криком: «Какой зловонный дух!» — вскочил с места и тут же в беспамятстве рухнул на пол.
Слуги перенесли его на кровать. Прибежала жена и в растерянности стояла возле мужа, не зная, как ему помочь.
В это время явился Гунсунь Цэ и попросил разрешения осмотреть больного. Пощупал пульс на левой руке, все будто в порядке, пощупал на правой и вдруг встревожился, пробормотав: «Странно, странно!»
— Что с господином первым министром? — взволнованно спросил Бао Син.
— Ничего особенного.
Жене Бао-гуна Гунсунь Цэ сказал, что мужу просто нужен отдых, и за Бао-гуна написал на высочайшее имя прошение об отпуске, которое и подал императору на следующий день.
Едва слух о болезни Бао-гуна дошел до ушей вдовствующей императрицы Ли, как она тотчас же прислала главного распорядителя справиться о его самочувствии.
Бао-гуну между тем становилось все хуже и хуже. Он все еще был в* беспамятстве, не ел, не пил, а на пятый день Гунсунь Цэ вдруг обнаружил, что у господина почти нет пульса. В доме начался переполох…
Вернемся теперь к Чжань Чжао, Храбрецу с Юга, Он пустился странствовать по знаменитым горам и как-то раз остановился на ночлег в древнем храме. Тут он услышал, как переговаривались между собой люди:
— Так вот, значит, настоящая государыня прозывается Ли, а не Лю! Спасибо Бао-гуну, что раскрыл правду!
— Бао-гун теперь первый министр…
Эту радостную весть обсуждали повсюду, и Чжань Чжао решил побывать в Кайфыне, посмотреть, что да как.
Однажды в полдень Чжань Чжао добрался до Юйлиньчжэня и зашел в трактир выпить вина. Он уже поднес чашку ко рту, как вдруг заметил приближавшуюся к нему женщину лет тридцати с изможденным лицом, все еще хранившим следы былой красоты. Одежда из грубой ткани была чистая и опрятная. Женщина, видимо, хотела что-то сказать, но никак не решалась. Потом наконец набралась духу и заговорила:
— Я — урожденная Ван, замужем за Ху Чэном. Живем мы в деревне Саньбаоцунь. Нынче случился неурожай, одолел голод, а тут еще свекор и муж заболели. Чем платить за лечение? Подайте, господин, хоть что-нибудь, век буду вас благодарить!
Женщина заплакала. Чжань Чжао вынул из кармана полслитка серебра и положил на стол:
— Возьмите. Купите больным лекарство, а на остаток — немного еды.
Женщина постояла в нерешительности и сказала:
— С меня бы и нескольких медяков хватило, господин! Такой щедрый дар я, право, не могу принять!
