– Лучше тебе до этого не дожить, – испугался чародей. – А что касается антидракона, то ты не горячись и не беспокойся. Лучше вот отведай пумченегих сальбульчиков. – Он достал из вазочки сальбульчик и с хрустом стал жевать. – Таких теперь не делают, рецепт затерялся во мраке веков. Я его в одной сказке вычитал. Твой д'йакон, батенька, фунтишляшит семимильными шагами, оттого мой антид'йакон за ним не поспевает. Как говойится, пеший конному не товайищ, понимаешь, о чем я?
Сереиои с интересом повертел перед глазами сальбульчик, осторожно его надкусил и заглянул внутрь.
– Нет, не понимаю.
Хухлязимус встрепенулся:
– Ты, кстати, не читал сказку про Волшебный Цульпечек?
При чем тут сказка про Волшебный Цульпечек, Сереион уразуметь не смог, но в дискуссию включился:
– Это там, где три ватрипохи никак не могут одну пару туфель поделить, чтобы понравиться одному вельможному наместнику, а он впоследствии оказывается нищим и улетает на седласой забаске к богатому приемному отцу?
Глаза у чародея стали размером с чайное блюдце, а очки самопроизвольно полезли на лоб.
– Да нет же! Это ты путаешь со сказкой про любовь между Корнючим Звеморем и Чучкаюкенской девой. Помнишь, они там еще в Чаморском Земскалье Сманариновый ключик от пояса верности ищут?
Сереион тоже возмутился:
– Да нет, дядюшка, это ты что-то путаешь. Сманариновый ключик – это, по-моему, вообще из Луздунчика. У него еще дли-и-инный такой нос вырос… – Он безнадежно махнул рукой и взмолился: – Давай не будем спорить, а то просидим до завтрашнего утра. В другой день я бы только с радостью, но сегодня мне еще предстоит возвратиться на Мумзьнямский вечер в замке.
Хухлязимус неожиданно заинтересовался:
– Мумзьнямский вечей, говойишь? Это, поди, Муйкеба п'федложил? Неплохо задумано, совсем неплохо для человека, котойый п'йославился штопаньем носков…
Еще одна предпоследняя глава
Женщина считает, что на каждый вопрос есть два взгляда: ее и ошибочный.
Реальность можно выдержать, только если она не вся дана в ощущениях. Или дана не вся сразу.
В тот страшный день, завидев вдалеке курящееся облако желтой пыли, дозорный на башне не закричал, как заведено: «Едут!» – переполошив при этом добрую половину замка. Нет, он скорбно и торжественно преодолел крутой спуск по винтовой башенной лестнице, выбрался на мощенный булыжником двор и сперва огляделся вокруг, словно в последний раз. И уже затем, решительно надвинув шлем поглубже, поправив пояс и утвердив на месте прыгающую челюсть, подошел к пажу, торопившемуся куда-то с поручением.
– Едут, – доверительно сообщил дозорный. – Доложи кому-нибудь.
– Ой, – трагически молвил паж. И поник.
Вскоре весь замок облетела страшная весть. Она пронеслась по нему неслышно, словно ночная птица на мягких крыльях, но произвела невероятное по силе разрушительное воздействие.
Доблестные воины гвардии взялись чистить свои доспехи и делали это столь тщательно, словно готовились к последней битве и именно в этих доспехах намеревались отойти в вечность.
Слуги внезапно кинулись подметать двор и драить его щетками, что было делом уж вовсе бессмысленным, ибо по мокрым камням сновали взад и вперед сотни переполошенных людей.
Кто-то несся с бутылками лучшего вина, кто-то тащил на кухню упирающегося и отчаянного визжащего кабанчика. Кто-то торопливо нес из кухни казаны, кастрюли и какие-то таинственные горшочки – этим великим переселением руководил скорбный повар, еще не окончательно пришедший в себя после славного проведения Мумзьнямского танцевального вечера.
Забаррикадировался в своей башне маг Мулкеба и сообщил, что не выйдет ни за какие коврижки.
Тихо отпаивался настоем для укрепления пошатнувшихся нервов первый министр Марона. Делал он это под чутким руководством дворцового лекаря Мублапа, но то была лишь теория. А практика неопровержимо свидетельствовала о том, что оба почтенных господина тихо наклюкивались крепким зельем с непонятной целью.
Брился, как перед первой брачной ночью, храбрый Сереион.
Вытаскивали из сундуков шальки и пелеринки очаровательные дамы, славные своими пышными бюстами. И эти самые пышные бюсты они и пытались сейчас скрыть под цветастыми тканями.
В пиршественном зале уничтожали следы давешнего празднества и в организованном порядке выносили особо расслабившихся и глубоко отдыхающих в подземелья.
Орал не своим голосом безумный лесоруб Кукс, требуя одновременно свободы, защиты, пощады и тот самый самодельный топорик.
– Что происходит? – тревожно спросил Дитрих у пробегающего мимо человека. – Вас ист дас?
На драконорыцаря – то есть существо, которому буквально поклонялись минуту назад, – сейчас просто никто не обратил внимания.
– Ничего не понимаю, – пожал плечами Вальтер. – Такое впечатление, что у них наступил конец света и им глубоко плевать, что будет дальше. Просто собираются достойно провести это мероприятие, а затем со спокойной совестью отдать концы.
– Похоже, – хмыкнул Клаус. – Да что это за паника в замке? Что, опять красные варвары одолевают?
