— С вашего разрешения, я начну с технических вопросов. Предварительные исследования уже проведены. Во-первых, в Монголии наша авиация сейчас действительно несет большие потери. И привлечение 'японца' для обучения наших пилотов будет выглядеть вполне обоснованным. Во-вторых, наши эксперты высоко оценили потенциал этой новой методики обучения воздушному бою. Ну и, в-третьих, как вы помните, наш наркомат уже получил принципиальное разрешение Политбюро ЦК о выделении пограничной авиации НКВД пушечных истребителей Григоровича ИП-1 и истребителей Сухого И-14. Таким образом, непреодолимых препятствий к реализации этого проекта в настоящее время не существует. Сейчас дело уже за решением частных в основном технических и организационных проблем. Ну и, конечно же, за более четким планированием самой операции. Если наше руководство даст разрешение, то можно, не откладывая, начинать нормальную подготовку операции…
Три женщины уныло сидели за неубранным столом. В этом почти пушкинском сюжете не хватало только прялок с чесаной шерстью и веретен. Зато в рюмках участниц застолья плескалась кристально прозрачная жидкость, которую даже какая-нибудь 'звезда наивности' визуально не спутала бы с березовым соком. Сидящая ближе к окну могучая дама, сокрушенно, подперев щеку кулаком, нарушала тишину горестных дум, своим глубоким контральто.
Она опрокинула в вытянутый трубочкой рот очередную порцию прозрачного 'антидепрессанта', который явно не мог справиться со своей безнадежной миссией. Ее соседки по застолью сидели, молча, углубившись потухшим взором в туманные глубины своего богатого внутреннего мира. Оглядев унылые лики подруг по несчастью, певица зябко передернула плечами, и продолжила.
Наконец, еще одна 'жертва девишника' вышла из шокового состояния, но вместо присоединения к этой сольной партии, горько заголосила.
— И что же это за с.ука ему там, в Харькове не дала-а-а-ась! И чего же он, касатик мне о том сразу не сказа-а-ал. Эх! Позвонил бы только… Я бы все бросила-а-а и к нему бы … Ууумх-умх! Ух, я бы ей, гадине, за это все волосы с ее подлой башки-то повыдергала-а-а-а! Что она с нашим соколом сделала-а-а!
— А ну хватит скулить! Он-то сам тоже хорош! В пояс он нам кланяется. Ну и гадом же стал Пашка. Забыли что ли? Как он впервые-то сюда из училища попал, словно ангелочек был. А потом? То с одной, то с другой. Ни стыда у него, ни совести нету. Сегодня одной намекает мол 'решил завязывать с холостой жизнью', а завтра уже с другой. И правильно та зазноба харьковская ему дулю-то показала! Хоть одна баба стоящая нашлась. А-то он раньше, чуть улыбнулся, так любая сразу же сама подол задрать была готова. ВСЁ!!! ХВАТИТ ЕМУ! Пусть теперь сам страдает! Пусть узнает, как мы из-за него мучались!
— А ты, Ирка, и не любила его. Так, просто его молодостью и задором пользовалась. Да и тебя бы он точно замуж не взял.
— Рот свой захлопни, карлица. Это меня-то он бы не взял? Да мне только глазом моргнуть, и за мной любой с базы хвостом ходить станет. И не с базы тоже любой! Нужен мне твой 'Пашенька'! Вертихвост хренов!
— Эх! Не ссорьтесь бабоньки. Правильно он сказал. Кончилось это счастье – было да прошло. И ну его, постылого, нахрен. Пусть ничей он так и остается. А я завтра пораньше со службы отпрошусь, да и на танцы пойду. Жизнь-то ведь она еще не кончилась. Глядишь, еще с кем повезет.
— А что, Ир! Права Светка-то. Давай помиримся. Пошли все втроем завтра на танцы сходим. А если Пашка туда сунется, я специально мужиков попрошу чтобы ему рожу бесстыжую начистили. И плевать мне и на пистолет и на угрозы его.
— Точно, девки! Давайте глядеть, чтоб он на танцы больше ни разу не совался! Дал ведь нам слово служить, и любовь в гарнизоне не крутить больше? Вот пусть и держит слово! А если поймаем на вранье… Ух, как он у нас об этом пожалеет!
— Ладно, подружки. Давайте расходиться уже. Завтра утром с опухшими глазами показываться неохота. И так уже про Пашку полгарнизона судачит. Нечего их поганым языкам еще и нового повода давать…
Тем же вечером в совсем даже обратном формате собрания обсуждались несколько другие вопросы, но, однако, имеющие прямое отношение к той же, недавно вернувшейся в гарнизон, персоне. На столе между суровыми фигурами красных командиров, стояли несколько стеклянных банок с пивом и пара тарелок с копченой рыбой. Было заметно, что мужчины бдят о чистоте своих мыслей и собрались тут не для попойки, а для обсуждения серьезных вопросов.
— Да-а, Вася. Мы с тобой уже пятый десяток давно ломаем, а таких страстей не помним. Чтобы нормальный парень за один-единственный год столько раз поменяться успел…
— Думаешь, не бывает? Не скажи Сереж, ты Диму Бельского помнишь? Ну, который с нами в Китай в 29-м поехал. Он же после первой же аварии, когда едва в 'Фоккере' не сгорел, пил ведь тогда не просыхая. Мы думали все, потеряли человека. А уже потом, когда нас под Чжалайнор кинули, он ведь сам в бой рвался. К командиру отряда раз семь ходил. Да только начальство запретило ему самолет давать. Когда еще затемно вылетали, хорошо, что из нас никто его лица не видел. Потому что с какими глазами он нас на земле после того боя встречал, мне вовек не забыть. Мне тогда казалось, что ну никак нельзя его в небо не пускать. А когда приказ отдали ему в Россию возвращаться, он же плакал. И до самой своей смерти в 35-м не пил ведь человек. Я потом от многих слышал. Беззаветной храбрости стал летчик. Эх, если бы не та последняя авария… Я бы с ним сейчас в любой самый тяжелый бой спокойно бы пошел. Так что все ж бывает такое, Ильич.
— Хм. Наверное, прав ты, Иваныч. Хотя когда я рядом с Пашей сидел, ну никак поверить не мог, что это тот же Колун. Не мог это быть тот же Паша, который в марте прямо в казарме блевал с перепою. Глядел я ему в глаза, и казалось мне, что не в Пашкины глаза гляжу. Мне колючий взгляд нашего летного Батьки, Петра Баранова покойного, вдруг почудился. Глупость конечно, но мне, Вася, даже на пару секунд страшно стало.
— М-да. А ты знаешь, Сереж, появилось в нем что-то такое странное. Я все отмахивался от этого ощущения, думал, мне кажется. Да и никак это поточнее ухватить у меня все не получалось. А вот когда он мне сказал, мол, коли в этот полет с ракетой не пустишь меня, я в десант переведусь… В общем, сразу я ему поверил. Видно было, что ни хрена этот ухарь уже не боится. Плевать ему было в этот момент, и на то, что взорваться мог, и на то, что мать одна останется, и даже на то, что его из ВВС выкинут. Он словно одержимый теперь. В общем, другим стал Паша. Видать что-то случилось с ним за ту неделю.
— Даа. Вот и верь после такого в то, что мистику придумали. Мы-то с тобой старые материалисты. В партии уже хрен знает, сколько лет состоим. Но вот после такого хочется канистру святой воды в Ленинской комнате на всякий случай держать.
— Брось дергаться, комиссар. Ведь лучше стал человек. Нам бы радоваться с тобой. Вон сколько полезного он всего за пару недель высыпал. Светлая у него башка, Ильич.
— А если темная?
