— У нас нет парусов, сэр, — заметил боцман.
Никакого уважения к морским традициям!
— Я и теперь продолжаю откладывать, — сказал рядовой Фишер. — Вот отслужу, загляну домой — и сразу в Киев, поступать в университет! А может быть и в Москву!
— Держи карман шире, — ухмыльнулся ефрейтор Рубинчик. — Так тебя и пустили в Москву, швицер. И не рассказывай мне про 'Закон освобожденных солдат'. Закон — что дышло. Забыл?
— Конечно, придется взятки раздавать, — вздохнул Фишер. — Зачем я по-твоему коплю? На учебу? Нет, на учебу придется отдельно зарабатывать…
— Ты слышал? — внезапно перебил его Рубинчик.
— Что? — привстал Фишер. — Не видно же ничего.
— Так помолчи и слушай! — зашипел Рубинчик. — Что это?
Фишер последовал совету старшего товарища. Некоторое время они молчали, вслушиваясь в темноту. Фишер уже собирался что-то сказать, но Рубинчик знаком велел ему молчать. Потом снял с крюка тяжелый фонарь, щелкнул выключателем и направил луч на восток. Точно в цель — в полосе света появилась свисающая неизвестно откуда веревка и скользящие по ней солдаты в явно нерусских мундирах.
— Что это значит? — не понял Фишер.
Рубинчик всегда соображал быстрее (именно поэтому он и дослужился до ефрейтора). Схватив свой 'Пипер-Наган', он принялся выпускать пулю за пулей в сторону чужих солдат. Вопли раненых и викторианские ругательства подсказали ему, что он на правильном пути.
— Вы слышали это, поручик? — привстал капитан Шметилло. — Вот, опять!
— Стреляют, — констатировал Гримальский. — Точно, стреляют!
— Северо-восточная башня, — определил Шметилло. — Что бы это ни было, мы обязаны поднять тревогу!
И он опустил рубильник, запускавший сирену. В ответ послышалась только тишина, немедленно нарушенная еще одной серией выстрелов.
— Саботаж! — понял капитан. — И прожектор они же угробили!
— Кто 'они', господин капитан?!
— Да какая разница?! Надо поднимать гарнизон! — воскликнул Шметилло и бросился к выходу. Винтовая лестница, ведущая вниз, было ярко освещена, поэтому капитан сразу увидел незнакомых людей у ее подножия.
— Эй, вы кто такие?!
Один из ночных гостей развернул в его сторону ручной пулемет. Шметилло едва успел отпрянуть назад и захлопнуть бронированную дверь. Пули застучали по стальной обшивке.
— Прямое попадание, — заметил капитан. — Во всех смыслах.
Отличная позиция, удовлетворенно кивнул эрст-лейтенант Крамер. Лучше не придумать. Узкая тропинка между двух холмов — смертельная ловушка. Русские тоже понимали это, поэтому поставили здесь часового. Теперь он валялся в кустах с отрезанной головой. Ох уж эти самураи… Триста лет просвещенного белголландского правления не помогли им забыть кровожадные обычаи! Но солдаты они превосходные, это у них не отнимешь.
— Поставьте пулемет здесь, — велел Крамер. — А второй — под этим деревом.
— Будет исполнено, герр лейтенант.
Ждать пришлось недолго. Всего через несколько минут они услышали топот шагов.
— Vuur, — спокойно приказал офицер.
Пулеметы дружно затрещали дуэтом. Вторые номера ловко меняли кассеты. Через минуту с небольшим все было кончено.
— Проверьте, уцелел ли кто-нибудь и окажите им помощь, — лицемерно вздохнул Крамер. — Нам не помешают пленные.
— Го-о-о-осподу помо-о-о-олимся! — старательно выводил митрополит, делая упор на букву 'о'. Сегодня он лично руководил службой. Прихожане дружно вторили ему. Вечер удался — и праздник тоже.
— Помо-о-о-олимся!
— Иже еси на небеси-и-и-и!
Белголландские солдаты, появившиеся на пороге, застыли в недоумении. Один из них машинально перекрестился. Полковник Давид Антуан посмотрел на подчиненного с нескрываемым презрением.
— Дурак, это же ортодоксы.
— Виноват, герр полковник, — пробормотал солдат.
— Похоже, здесь проблем не будет, — Антуан окинул взглядом помещение. — Такая толпа и все без оружия. Можно сказать, сами себя в тюрьму загнали. Герр Тиммерманс, выставить здесь охрану. Обойдите вокруг церкви и перекройте все возможные выходы. Остаетесь здесь за старшего. Мы поищем другое место для штаба.
— Будет исполнено, герр полковник.
В дверь кто-то постучал. Уже не пули, понял капитан Шметилло, похоже на удары приклада.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил человек по ту сторону двери. Почти без акцента.
Страшно вспомнить, сколько белголландских студентов прошли через московские и петербургские академии только за последние десять дет! Совершенно ослепленные гордыней российские генералы и адмиралы ничего не хотели понимать. Как же, варвары приехали учиться уму-разуму у ИМПЕРИИ!
Гордыня — смертный грех. И вот пришел день расплаты.
— Кто спрашивает? — поинтересовался Шметилло.
— Люггер-капитан Верхувен, морская пехота ВИК. С кем имею честь?
— Капитан Шметилло, Российская Императорская Армия.
— О! — голос за дверью заметно оживился. — Прошу пана капитана… Простите, уж лучше я по- русски. В моем активе всего лишь короткий визит в Варшаву. О чем это я? Ах, да! Пан капитан, снимайте этот сатрапский мундир. За нашу и вашу и свободу!
— Вы в своем уме, пан Верхувен? — изумился Шметилло. — Вы на полном серьезе мне это предлагаете?!
— А, вы из этих, — заметно поскучнел люггер-капитан. — Честь дороже жизни и прочие высокие материи. Напрасно, совершенно напрасно. Хорошо, мне некуда торопиться. Вы здесь заперты и окружены со всех сторон. Подумайте пока. Хорошенько подумайте.
И Шметилло задумался. Два револьвера, одна револьверная винтовка. И больше ничего. Как бы подороже продать свою жизнь?…
В ресторане 'Веселые крикетисты' дым стоял столбом и коромыслом. Веселье было в самом разгаре. Хозяин был несомненым поклонником Уэллса. Другого объяснения в природе не существовало.
Риттмейстер Абель уставился на открывшийся ему пейзаж с нескрываемым отвращением.
— Содом и Гоморра! Вавилонский блуд! — вне себя от ярости прошептал правоверный кальвинист.
Из-за дымовой завесы появилась пьяная офицерская рожа лица защитника отечества и немедленно бросилась целовать белголландца.
— Дрррруг! Душа горррит! — на мундир риттмейстера брызнули скупые слезы. — Понюшка табака… жизнь моя — копейка…
— Пошел вон, скотина, — Абель изо всех сил оттолкнул 'друга'.
— Шта?!! — мгновенно изменился тон защитника отечества. — Не сметь! Молчать, когда с тобой разговаривает подпоручик! Свинья! Мерзавец!!!
Риттмейстер выстрелил ему прямо в лицо. Новенький 'парабеллум' тут же заклинило, от чего ярость
