Когда этого никто не ожидал, подала голос Елизавета. Привычным движением она откинула челку со лба и заявила:
– Я тоже нет это делать!
– Нет? – Парень уперся кулаками в бока.
– Нет! Мне нет нужно работать кухня!
– Полька? – с участием осведомился длинноволосый.
– Я? Я нет полька, я немецкий!
– Слушай, киска! – Тон парня становился понемногу угрожающим. – От молитв тарелки чистыми не станут.
– Мы заплатили!
– Сколько же? Как за отель?
– Двадцать марок за день!
– Так вот, мышка. Или ты немедленно доплатишь шестьдесят марок, тогда тебе не нужно мыть посуду, и я даже постелю тебе постель, если ты того пожелаешь. Если нет – бери сейчас же тарелки, соскребай остатки еды в зеленое ведро и загружай в машину!
Затем он показал на Беа и скомандовал:
– Милочка, ты будешь помогать польской графине! Остальные берут полотенца, вытирают чистую посуду и убирают ее вон в тот шкаф. Кто не хочет, может выметаться через десять минут с барахлом на улицу. Всем ясно?
Прежде чем заняться своим делом, он бросил быстрый взгляд на практикантку. Та улыбнулась и подняла вверх большой палец.
28
Обермейстер полиции Хаггеней, двадцати девяти лет, направлялся в патрульном «пассате» к зданию полиции, чтобы сдать дежурство. Георг Лузебринк, тридцати восьми лет, обервахмистр и начальник патруля, сидя рядом с ним, лениво жевал резинку. В последний раз за сегодняшний день проезжали они по новому промышленному району.
– Давай-ка еще раз к «Эльху», – приказал Лузебринк.
– Что, покупки собираешься сделать?
– Чушь. Хочу еще раз взглянуть на фургон.
– На какой фургон?
Хаггеней давно уже забыл про тот случай. Лузебринк напомнил.
– Совсем с ума сошел! – возмутился Хаггеней. – Мы уже, считай, закончили!
– Поезжай! Кому сказано!
«Форд» все еще стоял на старом месте.
Патрульный автомобиль с позывными «Хельвег 12–16» остановился рядом.
– Ну и что дальше? – спросил Хаггеней.
Этого Лузебринк тоже не знал.
– И все-таки очень странно, – заметил он вдруг. – Взгляни, там за домом он красит, а здесь оставляет свой драндулет. Ты видел когда-нибудь маляра, который по доброй воле станет тащить ведро с краской через всю пустую стоянку?
Повинуясь внезапному приливу служебного усердия – первому за последние шесть или семь лет, – Лузебринк вылез из автомобиля. Кряхтя, поднялся он на подножку «транзита» и заглянул внутрь. Однако, кроме забытого термоса, на полке рядом с приборным щитком разглядеть ничего было нельзя.
Хаггеней нетерпеливо нажал стартер. Глухой стон внутри фургона потонул в этом шуме.
Лузебринк разочарованно уселся на свое место.
– И все-таки это странно, – упорствовал он. – Надо сообщить следующей смене. Пусть глянут еще раз.
29
Почти в полном составе десятый «Б» расселся на низенькой ограде перед туристской базой. Вейен назначил прогулку в деревню, и все дожидались шестерых фей, подвергавшихся истязаниям в посудомоечной. В разрыве между облаками блеснул робкий солнечный луч – погода явно, хотя и медленно, улучшалась.
Наконец явились богини. Лица у них были мрачными, словно Мёнезее в февральские сумерки.
Вейен снова пересчитал всех по головам. Затем вывел строем за ограду, на другую сторону улицы. Там он занял место в голове колонны, дав указание практикантке следовать в арьергарде, дабы подгонять отстающих, врачевать натертые ноги и спасать утопающих. Вид у него был такой, словно они отправлялись в опасную для жизни экспедицию по Скалистым горам.
Поначалу «модные куклы» держались ближе к боссу. Плотно окружив его со всех сторон, они затеяли увлекательнейшую дискуссию о самых модных лавках и фасонах стрижки. Траугот блаженствовал.
Стефи со своей компанией держалась – наполовину осознанно, наполовину случайно – в хвосте колонны, чтобы быть ближе к практикантке. Какое-то время она молча шагала рядом с Ренатой, потом
