Не было ли это поворотом в развитии войны? Так полагали защитники Тира, которые, стоя на стенах, с радостными воплями следили за отступлением мусульман, уничтожавших свои огромные осадные машины. У тирцев пробудилась надежда. Пока город в их руках, можно ожидать помощи из Европы. Франки поверили, что их мужественная оборона города навсегда обескуражила мусульман. Если Тир устоял, значит, устояла хотя бы часть Иерусалимского королевства.
Когда об этом стало известно в Европе, Конрад Монферратский превратился для европейцев в героя. Его доблесть прославил знаменитый трубадур де Борн: «Теперь я знаю, кто превосходит всех доблестью, — несомненно, это сэр Конрад, обороняющийся в Тире от Саладина и его шайки. Да поможет ему Господь! От людей ему трудно ждать помощи — он один взял на себя огромный труд, и он один достоин награды».
Сторонники же Саладина осуждали его за то, что он нанес вред собственному делу.
«За это некого винить, кроме самого Саладина, — объявил один арабский комментатор. — Разве не он позволил франкам собрать войско в Тире?»
Зимой Саладин анализировал уроки прошлого и пришел к стратегии, суть которой сводилась к следующему: нападай на слабого противника и избегай сильного.
Но все же ему понадобился еще один практический опыт, подтверждающий правильность этого принципа. 30 мая 1188 г. войска султана подошли к самому впечатляющему замку крестоносцев, именуемому Крак-де-Шевалье, который мусульмане называли «Курдским замком», и окружили его. Глядя на этот колосс, защищенный тремя концентрическими кругами стен, высоких и толстых, с тремя мощными башнями, Саладин решил, что сейчас лучше не пытаться его взять. Войско мусульман проследовало дальше. Опыт Тира и Крак-де-Шевалье и объяснял дальнейшую тактику султана в северной кампании. Отныне Саладин захватывал аванпосты крестоносцев, окружавшие такие твердыни, как Крак, мрачный Маргат, находившийся к югу от Латакии, или Сафиту, именуемую также «Белым замком». Он знал, что таким образом может их парализовать, тем более если удастся занять районы, где можно было достать много провианта и других припасов. Своим людям он сказал: «Мы направляемся в прибрежные районы, где с провизией трудно, а если враги застанут кого-то из вас на своей территории, то они вас окружат и уничтожат. Поэтому нам надо запастись всем необходимым на месяц».
Такая забота о будущем имела смысл, однако султан переоценивал непосредственную опасность. Франки не были в состоянии кого-то окружить и уничтожить, все их заботы сводились к тому, чтобы их не сбросили в море. И все же у Саладина были причины действовать быстро. К середине 1188 г. он уже знал, какое ужасающее впечатление произвели в Европе вести о падении Иерусалима, и понимал, что европейцы не могут не предпринять ответных военных акций. Имея свои источники в Константинополе, султан узнал о Крестовом походе императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы и о том, что его армия должна была пройти через Анатолию и вторгнуться в Сирию с севера. Потому-то Саладину и надо было по возможности обезопасить северную часть Сирии и сократить в ней присутствие крестоносцев до минимума, чтобы германская армия не могла получить там помощи в случае вторжения. Поэтому, оставив Крак-де- Шевалье окруженным и отрезанным от других вражеских укреплений, Саладин повел свое войско на запад, к морю, захватил и сжег Тарт, обошел Маргат и путем переговоров добился сдачи Джебелы, а затем взял Латакию, богатейший торговый город.
Прежде чем направиться на север, к Антиохии, Саладин повел свое войско к Сахьюну, одному из самых романтических замков, построенных крестоносцами. Эта крепость стояла на выступе над двумя узкими ущельями, в месте, где сливались две реки, протекавшие в этих ущельях. Крепость Сахьюн защищала важный переход из Сирийской пустыни на восток, к морю. Каждая ее стена стояла над отвесным обрывом, а во внутреннем дворе находилось еще одно, внутреннее укрепление. Внутрь этой удивительной крепости можно было попасть только по подъемному мосту через расщелину глубиной в пятьдесят футов, а ворота были защищены двумя огромными башнями. Ее обитатели, как и обитатели многих других замков крестоносцев, были уверены в неприступности своей твердыни.
Саладин лично командовал штурмом. Сначала он велел своим людям обстреливать башни с помощью метательных машин, но град каменных снарядов не принес результата. Сахьюн был прекрасно приспособлен для обороны, но в этом замке, как во многих крепостях крестоносцев, не хватало людей. Сильной стороной этой твердыни было ее выгодное ландшафтное положение, но с этим же связана была и ее слабость — слишком длинная протяженность стен, построенных в соответствии с формой выступа, на котором она стояла. Когда султан приказал расположить осадные машины вдоль боковых стен крепости, выяснилось, что стены эти слишком длинные, чтобы их эффективно защищать. Баллисты Саладина сокрушили часть северной стены крепости, и мусульманские воины ринулись в пролом. После взятия замка Сахьюн переименовали в Калаат Саладин — замок Саладина.
Постепенно двигаясь на север и взяв по пути еще несколько знаменитых горных замков, армия Саладина в конце сентября достигла стен Антиохии. Перед этим был взят находившийся к югу от города замок Баграз — важный бастион, контролировавший Бельянское ущелье, ключ к дороге, соединявшей Антиохию, Александрию и Киликию. Взяв эту крепость, Саладин тут же велел разрушить ее, чтобы ею не смогли воспользоваться крестоносцы Фридриха Барбароссы в случае вторжения в Сирию.
Эта демонстрация силы привела к тому, что антиохийцы сами попросили о мире. Как и в Иерусалиме, Саладин снова оказался более великодушным, чем требовала мудрость: он дал им семь месяцев для подготовки мирной сдачи города, полагая, что до появления европейских армий остается еще не один год.
Уладив дела на севере Сирии, султан повернул на юг, к Галилейскому морю. Две крепости госпитальеров — Бельвуар и Сафед давно затрудняли для его войска прямой доступ в Палестину со стороны Дамаска. Теперь Саладин взял обе без особого труда. В это же самое время пришел конец и другому гнезду крестоносцев: брат Саладина после восьмимесячной осады взял Керак, бывшую крепость Шатийона, проклятие дороги паломников. Теперь султан стал хозяином всех земель по обе стороны реки Иордан.
Победоносная северная кампания укрепила в его воинах гордость борцов за ислам. Во время штурма крепости Сафед один из советников султана, прежде чем приказать сделать очередной выстрел из баллисты по стене замка, повернулся к Саладину и процитировал пророка: «Есть два ока, которых никогда не коснется адский огонь, — одно вечно бодрствует на службе Аллаху, а другое плачет от страха перед Ним». Мусульмане шли в битву с «боевыми стихами» Корана на устах: «Как только минут священные месяцы, начинайте сражаться с неверными и уничтожайте их повсюду, где встретите, захватывайте их в плен, осаждайте их укрепления, выслеживайте их и заманивайте в ловушку».
Джихад был знаменем войны за веру ислама, но он был и делом совести правоверных мусульман. Их армия воевала с захватчиками-крестоносцами, а каждый мусульманин в своей жизни должен был вести собственный «джихад сердца» против своих пороков, «джихад слова» — против сквернословия, «джихад рук», запрещающий самочинное насилие, и, конечно, «джихад меча» — собственно сакральную войну с неверными.
Король Ричард не мог недооценивать страстную решимость своих противников воевать за веру.
Летом 1188 г. Саладин совершил вторую серьезную ошибку. Около года у него в заложниках находился бывший король Иерусалимский. Поскольку его королевство стало призрачным, сам Ги Лузиньян казался султану неопасным. Саладин был готов освободить короля, если тот поклянется, что навсегда отказывается от притязаний на бывшее королевство, никогда не поднимет оружия против мусульман и сохранит верность своему освободителю, а кроме того, в скором времени покинет Восток. Кроме того, за короля лично просила королева Сивилла, а султан был чувствителен к просьбам женщин. Помимо всего прочего, у Саладина были и свои политические соображения: ему хотелось противопоставить Конраду Монферратскому соперника в лице Ги, чтобы, по возможности, внести раздор в стан противника. Так или иначе, в июле 1189 г. экс-король Иерусалимский был освобожден.
Он сразу же нарушил свою клятву, заявив священникам, что она была принята по принуждению, после чего те тут же освободили Ги от всяких обязательств. Вскоре Лузиньян появился в Тире, где имел наглость потребовать ключи от города у маркиза Монферратского. Сначала тот смиренно ответил: «Я лишь служу королям, которые находятся за морем и не давали мне полномочий передать вам город», — но вскоре дипломатические формальности закончились, и Конрад проявил ледяное презрение по отношению к бывшему королю. Он обвинил Ги в неумении воевать и заявил, что тот утратил все королевские права после катастрофы под Хаттином. Более того, Конрад, чувствуя себя последним героем королевства, сам заявил
