дворец на горе над городом. Свое создание он окрестил «Матегрифон», что значит «Смерть грифонам» — в пику королю Танкреду и его подданным. На рождественских праздниках короли вели себя с показным дружелюбием, ходили друг к другу в гости, вместе пировали и охотились, хотя их отношения после смуты не изменились — Филипп скрывал неприязнь и зависть к Ричарду, подобно хитрой лисе. Но и «лиса» в свой черед попалась в собственную ловушку.
В начале нового, 1191 г. Ричард решил, что будет политически правильным помириться с местным царьком, поэтому 5 февраля он и Танкред встретились для переговоров в Катанье, перед церковью Святой мученицы Агаты. Она была особенно ярким примером зверской жестокости мужчины по отношению к женщине. Согласно католической агиографии, эту святую три столетия назад изнасиловал злонравный римский сановник, который решил также завладеть ее достоянием. По его приказу несчастную били железными крючьями, а потом отрезали ей груди. «Жестокосердный, неужели ты забыл свою мать и сосцы, которые вскормили тебя?!» — вскричала она, прежде чем ее, нагую, бросили на раскаленные угли…
Возможно, паломничество в церковь Святой Агаты настроило королей на чувствительный лад. Бывшие противники прониклись расположением друг к другу, вместе помолились и даже обменялись сказочными дарами. Танкред одарил английского короля бесценными золотыми и серебряными украшениями, боевыми конями, дорогими шелками и, главное, подарил ему четыре грузовых корабля и пятнадцать галер; Ричард подарил Танкреду самый великолепный двуручный меч, который когда-либо был создан оружейниками. При английском дворе верили, что это был знаменитый волшебный меч легендарного могущественного короля Артура.
В порыве дружеских чувств Танкред выболтал Ричарду, что ему известно о коварных замыслах Филиппа. Он показал и письмо от Капетинга, в котором тот обзывал Ричарда предателем и обещал стать союзником Танкреда, если только тот первым нападет на англичан.
«Я не предатель, никогда им не был и не буду! — рявкнул Ричард. — Я не могу так легко поверить, что французский король мог написать тебе обо мне такое».
Танкред поклялся, что письмо подлинное, и обещал представить свидетелей. Конечно, увидев это письмо, Филипп заявил, что оно поддельное, но для Ричарда это был удобный предлог выполнить свое давнее тайное намерение — отказаться от вынужденной помолвки с Алисой Капет. Для этой цели король призвал графа Фландрского, который незадолго до того явился на Сицилию с большим отрядом крестоносцев. Граф славился дипломатическими способностями и красноречием, и потому Ричард решил поручить ему вести переговоры.
Ответ Филиппа был суровым: «Если он откажется от невесты и женится на другой, я буду его врагом на всю жизнь». Услышав эту угрозу, Ричард спокойно обещал найти многих свидетелей и доказать, что его собственный отец обесчестил принцессу Алису и даже прижил с ней ребенка, поэтому-де она недостойна стать английской королевой. Поскольку два короля были тесно связаны узами военного союзничества, Филиппу оставалось лишь посетовать на беспардонность Ричарда и принять десять тысяч фунтов серебра — плату за нарушение обещания. Французскому королю пришлось проглотить еще одну обиду.
Если решение Ричарда помогло ему сбросить бремя одной из давних забот, то оно же создало новый вопрос — о наследнике английского престола. Если король не женится и не родит наследника, то корона может уйти к его младшему братцу принцу Джону, вызывавшему неприязнь и отвращение не только у англичан, но и во всей Европе. В далекой Франции этим тяжелым делом пыталась заниматься Элеонора Аквитанская. Наслаждаясь вновь обретенной свободой, она поместила Алису под стражу в Руане и стала искать ей подходящую замену в королевских домах Европы. Прежде всего она подумала об Испании, где Ричард был несколько лет назад на турнире еще в качестве графа Пуату. Там он проявил слабый интерес к Беренгарии, милой и мечтательной дочери короля Наваррского. Элеонора знала о том, что Ричарда мало интересует противоположный пол, но не считалась с этим. Когда на карту поставлены важнейшие дела, на это можно закрыть глаза, как и на другие мужские пороки. Ричард должен будет, ради блага династии, стать выше этого извращения. Кроме того, разве не было у него иногда сожительств с женщинами? Значит, его половое чувство амбивалентно, только и всего. Придворный трубадур короля Бертран де Борн величал его иногда «владыка Да и Нет». Что ж, пусть теперь Ричард выберет «Да». Разве у него уже не было сынка от какой-то дамочки из французской провинции? (Ричард, говорят, назвал незаконнорожденного отпрыска Филиппом, что было достаточно двусмысленно.) С точки зрения Элеоноры, ее любимому сыну стоило сделать нечто подобное ради династии Плантагенетов.
Когда Ричард с войском отправился в Марсель, его мать совершила поездку в Испанию, чтобы заняться Беренгарией. Придворные историки старались представить эту девицу в лучшем свете: «Она была более ученой, чем красивой (значит ли это, что она была нехороша собой?)»; «Она была целомудренной, скромной, благовоспитанной и добродетельной, чуждой фальши и двуязычию (значит ли это, что она была серой и скучной?)». Для Элеоноры главное достоинство этой девицы состояло в ее покладистости — она смиренно уступила уговорам сильной и волевой королевы.
Пока были улажены дела с заочной помолвкой, наступила зима, и путь через Альпы стал опасным, но Элеонору это не смущало. Она хотела поскорее доставить пойманную ею «овечку» своему льву, несмотря на горные снега.
«Элеонора — необыкновенная женщина, — писал о ней один из льстивых современников. — Красива и целомудренна, могущественна и скромна, доброжелательна и красноречива (что редко встречается среди женщин). Она неутомима во всяком начатом деле, и ее могущество вызывает восхищение ныне живущих».
Ричард словно почувствовал, что его волевая, властная мать собирается пересечь самые высокие горы Европы, чтобы навязать ему еще одну женщину. За несколько недель до прибытия Элеоноры и Беренгарии король собрал своих епископов и архиепископов в Мессине и, заявив о своем страхе перед карой, постигшей Содом, покаялся в грехе однополой любви. Он сказал, что отдает себя на милость Господа и просит дать ему прошение и силы для того, чтобы не поддаваться противоестественным склонностям, обещая стать на путь покаяния и отказа от этого греха. Епископы приняли его покаяние как искреннее, установили для него правила искупления греха, а затем провозгласили, что голова короля «освободилась от терниев распутства». «О, счастлив тот, кто, пав столь низко, может затем восстать с новыми силами, — писал по этому поводу хронист Роджер Ховеденский. — Счастлив тот, кто после покаяния снова не оступится в тяжкий грех!»
Возможно, Ричард осуществил это публичное покаяние, чтобы защититься от брачных планов своей матери Элеоноры. Со смешанным чувством радости и тревоги он проводил ее и свою возможную невесту на их квартиры в новом дворце.
И для английских, и для французских воинов, наблюдавших за торжественным прибытием кортежа Элеоноры, она была фигурой достаточно двусмысленной. Она была красивой, властной, умной, образованной, наконец, матерью десяти детей царского рода. В то же время она так и не родила наследника королю Франции, что и послужило причиной развода. Кроме того, ходили слухи о неверности Элеоноры Людовику VII (говорили, будто она изменяла королю с его братом и даже самим Саладином, — в этом случае молва была особенно жестокой). Она родила пять сыновей королю Англии, но он был так «признателен» жене, что заточил ее на шестнадцать лет. Некоторые считали Элеонору даже «дьяволицей». Вдобавок сам король Ричард, возможно в порыве, связанном с покаянием за свои противоестественные склонности, заявил, что его предки «произошли от дьявола и к нему же вернутся. Если гнил корень, то как можно ожидать добрых плодов?».
Но больше всех этих интриг и слухов армию тревожила видимая связь Элеоноры с поражением 1147 г. Появление этой пожилой, но еще привлекательной королевы-матери с ее свитой воскресило в памяти многих роковые события сорокачетырехлетней давности, когда во время Второго Крестового похода в войске появилась Элеонора на коне в полном боевом снаряжении, среди других амазонок-крестоносцев в сопровождении челяди и многочисленных повозок с багажом. Невольно вспоминались рассказы о том, что случилось тогда под Кадмосом, когда поезд с багажом королевы замедлил общее движение, вследствие чего часть войска крестоносцев отстала, и в конце концов они потерпели тяжелое поражение от турок. Тогда из-за присутствия королевы в походе его истинная цель в ночное время могла забыться во время соревнований поэтов и музыкантов и споров о природе любви.
Как таинственно заметил монах Ричард из Винчестера, «многим было известно то, чего бы лучше и не знать. Это ведь та самая королева, что при первом муже отправилась в Иерусалим. Но к этому добавлять
