уже в 1939-1940 годах. Примечательно, что его сразу же стали употреблять как сторонники Чемберлена, так и те, кто выступал против политики 'умиротворения' и мюнхенского соглашения. Так, Д. Купер одним из первых назвал действия правительства в марте - апреле 1939 года 'неистовой революцией в английской политике', правда вынужденной 'Многие из тех, кто в правительстве неохотно согласился с новой политикой,- замечал Купер,- жаждали вернуться к старой' [7].
Еще более близкое к официальному определение дал известный публицист Н. Энджелл в памфлете 'За что мы воюем?'. Март 1939 года он называл 'самой удивительной дипломатической революцией в современной истории'. 'Революционные изменения' в политике, отказ от 'умиротворения' и возвращение к политике 'формирования блока против агрессоров' - так определяли в 1940-1941 годах существо изменений публицист Дж. Макинтош, член парламента С. Кинг-Холл, биограф У. Черчилля Л. Брод [8].
Иную точку зрения развивал биограф Э. Галифакса А. Джонсон. Употребив термин 'дипломатическая революция', он пояснял, что это скорее всего не революция, а 'реставрация', возвращение к традиционной английской политике 'баланса сил' в Европе. Джонсон, в отличие от многих других, отмечал, что даже сторонники новой политики оценивали ее как новую форму старой. 'Умиротворение', по их мнению, было вынуждено пуститься в 'дипломатическое плавание по неизведанным морям' [9]. Оценка Джонсона, весьма важная для правильного понимания характера 'дипломатической революции',- исключение среди многочисленных славословий 'нового курса'.
Таким образом, легенда о 'дипломатической революции' сложилась уже в 1939-1941 годах. Обстановка начавшейся войны, сплочение всех группировок английской буржуазии вокруг Черчилля во многом способствовали ее закреплению среди других версий и догм, находящихся на службе английской буржуазной историографии. В послевоенные годы она получила дальнейшее распространение. При этом среди английских буржуазных историков, публицистов и политических деятелей царит почти полное единодушие. За одним-двумя исключениями, они отказываются от какой-либо критики самой концепции 'дипломатической революции'. Даже крупные историки не способны полностью сбросить груз официозных представлений. Дж. Уилер-Беннет, например, по сути дела соглашается с легендой о 'дипломатической революции'. В известной книге 'Мюнхен. Пролог к трагедии' он прямо говорит о 'новой революции в британской дипломатии'. Уилер-Беннет не смог или не захотел показать то, что скрывалось за фасадом 'дипломатической революции'. Не изменил своей точки зрения он и через десять лет. Л. Нэмир, в отличие от Уилера-Беннета, термин 'дипломатическая революция' не употребляет. С ним он, очевидно, не согласен. Однако и Нэмир склонен идеализировать действия Чемберлена после 15 марта 1939 г. Так, он отмечает, что английское правительство начало работу по созданию 'фронта мира' и только через несколько месяцев, когда возникли серьезные трудности в англо-франко-советских переговорах, эта идея была 'положена под сукно' [10].
И лишь А. Тейлор, и то далеко не сразу, пришел к реалистической оценке. В 1952 году в работе 'Толки о войнах' он отдал дань фальшивой легенде. Гарантии, представленные Польше, Греции и Румынии, Тейлор назвал тогда 'величайшей революцией в истории нашей внешней политики'. К 1961 году от этой точки зрения не осталось и следа. Пересмотрев свои позиции в этом вопросе, он выступил против тех, кто пытался извратить смысл действий Уайтхолла. 'Это был поворотный пункт английской политики... Чемберлен видел в нем изменение акцента, а не изменение направления. Общее соглашение с Гитлером оставалось целью англичан, и они воздвигали препятствие на его пути, чтобы он почувствовал большую потребность в нем',- писал Тейлор в книге 'Происхождение второй мировой войны', вскрывая тайные пружины 'дипломатической революции'. 'То, что последовало за 17 марта,- повторил он еще через несколько лет,- было изменением акцента, а не изменением курса' [11].
Любопытно, что почти к такому же выводу пришел не кто иной, как Я. Маклеод. 'Даже когда заверения, данные в Мюнхене, были выброшены Гитлером на ветер, а Прага оккупирована, Чемберлен все еще отказывался признать, что война неизбежна..,- замечал он.- Поскольку премьер-министр не думал даже на этой стадии о неизбежности войны, он был мало заинтересован в идее союза с Советской Россией'. Такой союз, продолжает консервативный деятель, мог не только затруднить, но даже сделать невозможными последующие переговоры с Германией и Италией [12]. Так апологет Чемберлена и 'умиротворения' в обтекаемых, осторожных выражениях выступил против версии о 'дипломатической революции'.
События 1939 года, особенно провал англо-франко-советских переговоров, наглядно подтвердили тот факт, что, провозглашая 'дипломатическую революцию', давая гарантии Польше, Греции и Румынии, правящие круги Великобритании отнюдь не отказались от своих прежних замыслов, существа своей прежней политики. 'Генеральная линия правительства Чемберлена ничуть не изменилась,- писал в своих мемуарах И. М. Майский, занимавший в 1932-1943 годах пост советского посла в Англии. - Это правительство по-прежнему делало свою главную ставку на развязывание германо-советской войны и поэтому меньше всего хотело ссориться с Гитлером' [13].
Чем же объяснить тот факт, что буржуазные историки Англии 'не заметили', что 'коренной поворот', 'решительное изменение' внешней политики, наконец, 'дипломатическая революция' в действительности не были ни поворотом, ни изменением, ни, тем более, революцией, а лишь свелись к изменению форм и методов внешнеполитического курса? Прежде всего тем, что в противном случае им пришлось бы отвергнуть всю концепцию развития международных отношений с 15 марта по 1 сентября 1939 г., сложившуюся в английской, да и не только английской, буржуазной историографии второй мировой войны. Если бы был вскрыт подлинный характер политики Чемберлена и показано, что главной его целью оставалось соглашение с Гитлером, а не с Советским государством, то буржуазные историки вряд ли смогли говорить об ответственности СССР за срыв англо-франко-советских переговоров и даже развязывание войны. Конечно, кое-что они критикуют, но это - критика частных моментов в деятельности английского правительства. Так, например, многие из них справедливо пишут о нереальности гарантий, критикуют состав англо-французской военной делегации, выехавшей в начале августа 1939 года в Москву, и т. д. Однако ставить под сомнение весь внешнеполитический курс с момента 'дипломатической революции' и вплоть до начала войны не берется никто.
Фальшивый характер 'дипломатической революции' становится еще более очевидным при знакомстве с вопросом о так называемых гарантиях - главном аргументе, который используют ее сторонники. В английской историографии господствует мнение, что гарантии Польше, объявленные в палате общин 31 марта 1939 г. Чемберленом, были составлены им и Галифаксом в течение нескольких часов, причем без консультации с генеральным штабом. Профессор Д. Савори, например, отмечает, что гарантия явилась 'импровизацией', что премьер хотел огласить ее в ответ на парламентский запрос [14].
Действия Чемберлена становятся понятными, если учесть одно важное обстоятельство. Сразу после событий 15 марта 1939 г. Советское правительство предложило Лондону и Парижу созвать конференцию государств, которым прежде всего угрожает гитлеровская агрессия: Англии, Франции, СССР, Польши, Румынии и Турции. Отклонив это предложение как 'преждевременное', Лондон счел возможным ограничиться подписанием декларации Англии, Франции, СССР и Польши о взаимных консультациях на случай возникновения угрозы для любой страны Европы. Несмотря на то что эта мера была явно недостаточной, Советский Союз 23 марта согласился с ней [15]. Чемберлену был нужен не 'фронт мира' с участием СССР, а лишь разговоры о нем, с тем чтобы использовать их для политического давления на Гитлера. Этой цели и служила гарантия 31 марта 1939 г. Польше.
Характерно, что 1 апреля 1939 г. 'Таймс' опубликовала статью, раскрывающую подлинный смысл английкой гарантии. 'Новое обязательство, которое Англия взяла на себя,- подчеркивал рупор монополистических кругов,- не обязывает ее защищать каждый дюйм существующих границ Польши. Основной упор в декларации делается не на ее целостность, а на 'независимость'. Заявление мистера Чемберлена не означает святого признания статус-кво. Напротив, его неоднократные ссылки на свободные переговоры показывают, что он признает наличие вопросов, в которые все еще необходимо внести изменения'. В тот же день английское правительство через своего посла в Москве заявило, что считает 'вопрос о декларации окончательно отпавшим' [16].
Все говорило о том, что правительство Чемберлена начало сложную дипломатическую игру. Ее суть становится ясной, если учесть, что гарантия, данная Польше без участия СССР, не имела никакой реальной ценности. Если завтра начнется война,- заявил 3 апреля 1939 г. Ллойд Джордж в палате общин, обращаясь к Чемберлену,- вы не сможете послать в Польшу ни одного батальона; я не могу понять, почему до того, как мы сами [ввязались в это страшное предприятие, мы не заручились участием России... Мы ведем опасную
