азартную игру'. Правильную оценку новым мероприятиям Чемберлена дал несколько позже германский посол в Лондоне фон Дирксен. 'Англия,- писал он,- хочет посредством вооружений и приобретения союзников усилиться и поравняться с осью, но в то же время она хочет попытаться путем переговоров прийти к полюбовному соглашению с Германией' [17].
Подавляющее большинство английских авторов признают, что гарантии Польше без их поддержки Советским Союзом были мало действенными. Трезвую оценку гарантиям дал в 1948 году Л. Нэмир. Он писал: 'Со стороны Англии было необдуманным легкомыслием предлагать гарантии, а со стороны Польши принимать их. Обе, казалось, смотрели на них скорее как на ход в дипломатической игре, чем на обязательство, которое должно быть взвешено и обдумано, оценено и воплощено в военные условия' [18].
'Грубой ошибкой', одной из самых крупных, 'когда-либо совершенных в истории дипломатии', назвал в 1956 году гарантии А. Тейлор. 'У Англии не было практических средств для выполнения своих заверений. Декларация имела только словесную силу',- писал он еще через пять лет. В одной из последних работ Тейлор сделал попытку объяснить мотивы правительства. 'Чемберлен и его соратники не думали о реальных условиях. Они нуждались в жесте, который заставит Гитлера быть умеренным и сделает Польшу способной создать, если необходимо, второй фронт' [19],- разъяснял он.
На антисоветскую подоплеку всей политики гарантий обратил внимание лейбористский историк Г. Кол. 'Гарантии, предоставленные ранее Польше,- пишет он,- были совершенно бесполезны без поддержки Советского Союза, но английское правительство, вместо того чтобы прийти к соглашению с ним, когда это еще можно было сделать, подчинилось своему страху перед большевизмом и поддержало реакционные силы в Польше...' [20]. С высказыванием Кола можно только согласиться. Однако оно не характерно для английской историографии. За малым исключением историки и публицисты Англии отказываются от рассмотрения антисоветских мотивов, которые и на этот раз лежали в основе действий правительства Чемберлена.
На другую сторону политики гарантий несколько позднее указал современник событий А. Роуз. Выдвинутые в ответ на требования Гитлера о Данциге и Мемеле, они, по его мнению, стали предвозвестниками нового Мюнхена. 'Не удивительно, что Гитлер считал, что мы не сдержим свое слово перед Польшей',- замечал он. Даже Э. Галифакс, соавтор политики гарантий, впоследствии был вынужден отметить, что ни Польша, ни Румыния не строили 'каких-либо иллюзий относительно мер конкретной помощи, которую они могли ожидать от Великобритании, в случае если Гитлер остановит свой выбор на войне' [21].
Дополнительный свет на мотивы действий Чемберлена и Галифакса проливает биограф лорда Бивербрука П. Говард. В начале апреля 1939 года, когда газеты Бивербрука во главе с 'Дейли экспресс' выступили против гарантий Польше, оценив их как меру, приближающую войну, Чемберлен попросил Бивербрука 'снизить температуру' высказываний и помочь правительству. 'Чемберлен дал мне понять,- вспоминал впоследствии газетный магнат,- что он не пойдет на войну... Он верил, что польская гарантия удержит Гитлера и покажет ему, что Англия стремится к сделке' [22]. Последующий ход событий показал, что политика гарантий действительно была 'ходом в дипломатической игре', которую вел Чемберлен и 'миротворцы'.
Односторонние гарантии Польше, гарантии заведомо невыполнимые, не могли произвести и, конечно, не произвели впечатления на Берлин. 2 апреля 1939 г. Кейтель директивой № 37/39 отдал приказ о разработке 'Белого плана' - плана агрессии против Польши - с тем расчетом, чтобы можно было приступить к его выполнению 'в любое время' начиная с 1 сентября 1939 г.; 11 апреля 'Белый план' был утвержден Гитлером [23]. Так большая дипломатическая игра, начатая Чемберленом, сразу же дала осечку. Гитлеровская верхушка правильно оценила поворот во внешней политике Англии как тактический.
Анализ мероприятий правительства Чемберлена в марте - апреле 1939 года, подчеркивает советский историк В. Г. Трухановский, показывает, что они 'осуществлялись не в плане организации отпора агрессии, а в целях облегчения сговора между Англией и нацистской Германией, то есть являлись подсобными мерами в продолжающейся мюнхенской политике' [24].
Факты убедительно доказывают полную несостоятельность легенды о 'дипломатической революции' марта-апреля 1939 года. Тем не менее ее продолжают широко использовать многие буржуазные авторы. Она нужна им для того, чтобы, скрыв подлинные цели и намерения правящих кругов Англии, представить их действия после 15 марта 1939 г. как решительную борьбу с дальнейшей фашистской агрессией. Она нужна им и для того, чтобы бросить тень на политику Советского Союза, который весной-летом 1939 года, несмотря на все лицемерие и маневры Лондона и Парижа, продолжал выступать за создание системы коллективной безопасности с целью предотвращения войны в Европе. Подобно ряду других фальшивых легенд и версий английской буржуазной историографии, легенда о 'дипломатической революции' возникла и окрепла на почве антисоветских взглядов и действий правящих кругов Англии.
Легендой о так называемой 'дипломатической революции' марта-апреля 1939 года отнюдь не исчерпываются те приемы, которые используют буржуазные историки Англии, излагая события предвоенных месяцев.
Особое внимание английская историография уделяет дипломатическим переговорам, происходившим в апреле-августе 1939 года между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР - с другой. И это понятно. Лишь путем заключения действенного военно-политического соглашения трех держав можно было предотвратить дальнейшую агрессию фашистской Германии, а при необходимости и нанести фашизму быстрый и сокрушительный удар.
Однако концепция, которая лежит в основе толкования событий и фактов у большинства авторов, вызывает по меньшей мере удивление. Так, с одной стороны, политика правящих кругов Англии изображается ими как направленная исключительно на создание 'великого союза' против агрессоров. Все факты, противоречащие этому, отбрасываются или искажаются. С другой стороны, извращается, а нередко и грубо фальсифицируется внешнеполитическая деятельность Советского государства.
Особенно часто используются две равным образом фальсификаторские версии. Согласно одной из них, Советское правительство пошло на переговоры с Англией и Францией, исходя из тактических соображений. Оно якобы не хотело соглашения с 'демократиями' и, преследуя своекорыстные цели, старалось столкнуть их с Германией и Италией. Другая, не менее фальшивая, сводится к тому, что Советский Союз уже весной 1939 года сделал 'крутой поворот' от политики коллективной безопасности к сближению с гитлеровской Германией, и поэтому все его предложения носили 'лицемерный характер'. Следовательно, переговоры с ним, независимо от позиции и усилий Англии и Франции, были заранее обречены на провал.
Английская концепция тройственных переговоров начала складываться в обстановке мировой войны и резкого ухудшения англо-советских отношений. Одним из первых выступил Н. Гендерсон. В книге 'Провал миссии', предисловие к которой помечено октябрем 1939 года, он выдвинул сразу, несколько лживых тезисов. '...Я считал, что с самого начала Москва не хотела заключать соглашение с нами... Главная цель Сталина состояла в том, чтобы столкнуть Германию с западными державами',- бездоказательно заявлял махровый мюнхенец. 'Оттеснение' Германии в западном направлении, 'умиротворение' ее торговлей и, наконец, взаимное ослабление Германии и западных держав в результате конфликта между ними, конечно в интересах 'коммунистической революции',- вот, по мнению Н. Гендерсона, главные цели советской внешней политики. Попутно он высказывал традиционные сомнения насчет военных возможностей СССР. 'Я никогда не верил в какую-либо эффективную или бескорыстную помощь, которую русские могут оказать полякам...',- безапелляционно замечал экс-посол [25].
В 1940 году с утверждением, что именно СССР 'отказался в решительный момент от участия в эффективных мерах коллективной безопасности', выступил У. Медликот. Им же был подхвачен антисоветский тезис реакционной прессы о том, что переговоры с Лондоном и Парижем якобы были нужны Москве 'как средство принудить Германию' к принятию советских условий. У Медликота видны элементы второй из двух упоминавшихся версий. Так, он заявляет, конечно голословно, что Советское правительство уже с весны 1939 года обсуждало возможность заключения пакта с гитлеровской Германией. В довольно законченной форме эта версия содержится в работе А. Джонсона 'Виконт Галифакс'. Ее автор не только утверждал, что советско-германский пакт был 'результатом длительной подготовки', но и пытался найти
