Комиссаров В.И.Ленину» следующего содержания (я помню текст почти точно): «В то время, как в Москве воздвигается памятник великому композитору Скрябину, его семья выселяется представителями Красной Армии в Киеве. Я обращаюсь к Вам с просьбой принять меры, чтобы предотвра-
тить эту опасность». Получил ли Ленин мою телеграмму и отдал ли он приказ оставить семью Скрябина в покое, сказать невозможно, но остается тот факт, что когда прошел срок, назначенный нам на выселение, ни офицер, ни его солдаты не появились.
Летом 1919-го года Татьяна Федоровна уехала в Москву, чтобы устроить дела. И в ее отсутствие случилась трагедия. В воскресенье 23-го июня 1919 г. киевская школьная учительница взяла группу детей, среди которых были и Скрябины, на пикник на Днепре. Когда подошло время возвратиться, Юлиана не могли найти. Он стеснялся быть в компании других детей в купальных костюмах н отошел от них. Учительница решила вернуться и, оставив детей дома, отправилась на поиски Юлиана на острове на середине реки. Но Шестов сразу сказал «Юлиан погиб», как будто он мистически узнал, что надежды нет. Я присоединился к поискам, и мы взяли с собой двух опытных матросов. Скоро нашли бедного Юлиана — он утонул в маленькой бухточке, где вода неожиданно стала глубокой. Была печальная панихида еще до возвращения Татьяны Федоровны — говорил композитор Глиер, директор киевской консерватории и учитель Юлиана. Юлнан унаследовал талант своего отца. Ему было всего одиннадцать лет, когда он погиб, но он уже сочинял фортепианные пьесы в стиле последних произведений Скрябина, с удивительно изящной гармонией. Эти пьесы сохранились и были напечатаны в России в 1960 г.
После оккупации Киева белыми (31.08.1919) были организованы страшные еврейские погромы, несравненно более зверские, чем когда бы то ни было до революции. Страницы «Киевской Мысли» были заняты траурными объявлениями с именами целых семей, с детьми, зверски убитых в их собственных квартирах. Мне запомнился фельетон бывшего члена Государственной Думы Шульгина, под названием «Пытка страхом», в котором он проводил идею, что погромы были отмщением евреям за разгром ими России, под руководством Троцкого. Учитывая обстоятельства, мне посоветовали выехать на время из дома Балаховских.
Шестовы поселили меня в окрестностях Киева, где у них была маленькая дача. Таня и Наташа выглядели как идеальные женские образы русского народа, и никакой погромщик не мог заподозрить, что их отец — еврей. Помню эпизод: донской казак-кавалерист остановился у дачи. Таня вышла на крыльцо. Казак вежливо спросил: «Здесь жидов у вас нет?» Таня ответила отрицательно. «Я так спросил, — продолжал казак, как бы в извинительном тоне, — потому что нам приказано жидов-то истреблять». С этим он поклонился, легко ударил кнутом лощадь и ускакал.
Скоро стало ясно, что оставаться в Росснн дальше было невозможно — гражданская война перелилась на юг. Нужно было уезжать за границу. Семьи Балаховских и Шестовых уехали в Париж. Туда, в конце концов, уехал и я. Дальнейший путь мой лежал в Америку, которая стала моей новой родиной. (Николай Слонимский, неизданные воспоминания).
***
Само собой разумеется, что после отъезда Балаховских (см. стр.160) Шестовы не могли сохранить за собой их большую квартиру. В ноябре 1919 г. с ними поселилась Татьяна Федоровна Скрябина с тремя детьми и еще несколько знакомых. Об этом Шестов пишет Даниилу Гр. и Софье Ис., которые в то время еще были в Одессе:
У нас все благополучно. Переехали Татьяна Федоровна с семьей и В.П.Кузмин, брат мужа Аллы[82]. Разместились так, что всю квартиру заняли. Т.Фед. в восторге, что вырвалась из В.(?). Дети ее — тоже. Вообще все сразу наладилось хорошо, (Киев, 18(31).01.[1919]).
После прихода большевиков жители дома Балаховских с волнением следили за событиями, со дня на день ждали
реквизиции квартиры. Как-то в дом явились солдаты с тем, чтобы поселиться в нем. Все в квартире притихли и ждали, что будет. Раздался звонок и стук в дверь. Дверь была закрыта на цепочку. Самой храброй оказалась Анна Ел. Надев белый докторский халат, она приоткрыла дверь и властным голосом сказала пришедшим, что входить в эту квартиру им не положено, что они могут поселиться этажом выше, где есть пустая квартира. Солдаты ее послушались, и с ними установились мирные отношения. Через некоторое время они покинули дом.
Свою жизнь в Киеве при большевиках Шестов описал в рассказе Фондану и в двух письмах к родным:
К счастью, я был «персона-грата». Кое-кто из вождей были моими читателями. Они считали, что мы между собой согласны, ибо я был революционером в философии, они — в политике. Они не теряли надежды меня убедить. Но ужасы, которые я видел… Идя на лекции в университет, я избегал людных улиц, пробирался переулками. (Фондан, стр.108).
Как-то Шестов был приглашен на публичное собрание, на котором обсуждались идеи Маркса. Ему не хотелось идти, но ничего нельзя было сделать. Он пользовался большим уважением в Киеве, еще большим после революции, чем до нее. Благодаря этому, его квартиру не реквизировали…
Председатель собрания сказал, что революция сметет всех Аристотелей, Платонов и даже Шестовых, если они откажутся предоставить свой талант на службу революции. Им не надо больше думать о том, что сказать. Им это будет указано. С них требуют только их талант. На это Шестов ответил, что эта революция — не первая. Что Аристотель и Платон были уже сметены несколько раз. Несмотря на это, через несколько столетий люди выкапывали то, что осталось от Аристотеля и Платона, и этому поклонялись…
Если рабочий приходит ко мне, сказал Шестов, то для того, чтобы узнать, что я имею ему сказать. Он хочет
знать, к чему я пришел в моих размышлениях, а не то, что я скажу по повелению свыше…
Я признаюсь, продолжал Шестов, что так говорить не являлось тогда большой заслугой, потому что в это время никто бы не осмелился на меня покуситься, так как у меня было много друзей среди революционеров. Они все говорили, что они мои поклонники, хотя они ничего не понимали н смешивали Аристотеля, Платона и Шестова. Для них все это было одно и то же. (Фондан, стр. 22–23. Описанное собрание происходило летом 1919 г.).
В письмах родным Шестов рассказывает о своей жизни в эти месяцы:
Пока у нас благополучно. Все до единого мы живы и здоровы. Жизнь, конечно, очень трудная, но в Киеве все- таки еще не голодают и, так как теперь лето, то и недостатка топлива не ощущаем… Мои все здоровы. Таня держит экзамены, Наташа окончила гимназию и теперь работает на ферме в земледельческой коммуне на С.(?) и очень довольна…
Так что надо думать, мы в конце концов не пропадем. Тем более, что в Киеве все-таки лучше, чем в Москве и Петербурге. (Фане, Киев, 23.05.1919).
Наконец есть случай написать тебе. Слава Богу, мы все живы н здоровы. Я здесь устроил себе хорошую работу — читаю лекции в народном университете, состою членом ученого комитета по изданию философских книг[83], тов. председателя ученого совета при народном университете, читаю доклады и публичные лекции и т. д. Словом, благодаря моему положению в ученом и литературном мире, мне можно было найти работу. Куда я не являюсь, везде нахожу слушателей и читателей, которые оказывают мне всякие мелкие и крупные услуги. Все-таки я вижу, что люди за добро часто платят добром. (Матери, Киев, 25.05.1919).
В архиве Шестова сохранилась рукопись (136 стр.) курса «Основные философские проблемы в историческом освещении» (от Платона до Декарта). По всей вероятности, Шестов читал этот курс в народном университете осенью 1918 года. В зимний семестр 1918–1919 гг. он там читал курс «История греческой философии». Машинописная копия (267 стр.) восьми лекций (от Фалеса до эпикурейцев) сохранилась в архиве Шестова. Оба курса не изданы. Из приведенных писем видно, что в труднейших условиях тогдашней жизни Шестов проявлял большую деятельность и не терял бодрости.
***
Как уже было указано (см. стр.149), в январе 1919 г. Шестов окончил книгу «Власть ключей», куда вошли работы, опубликованные в 1916, 1917 и 1918 годах, и две большие работы, написанные, вероятно, в Киеве в 1918 и в январе 1919 года. Ловцкий рассказывает, что большевики хотели издать эту книгу при условии, что Шестов даст предисловие, хотя бы в полстраницы, в защиту марсистской доктрины. Шестов на это не пошел, и дело не состоялось (Ловцкий, стр.29). Сохранился договор, подписанный 29 августа 1919 г.,
