не нашли.
В то время почта между Францией и Германией работала неисправно, и Шестов получил в Берлине письмо Шлецера и письмо Дю Боса с приглашением в Понтиньи только в начале августа 1923 г. О своей жизни у Эйтингона и о приглашении в Понтиньи Шестов пишет из Берлина сестре Соне, дочерям и жене:
nBill1 ж
Вот я уже несколько дней в Берлине… Живу я здесь у д-ра Эйтингона. Он очень приветлив и любезен, так что я чувствую себя совсем как дома. Комната у меня ве-
ликолепиая, выходит в сад. В двух шагах — Тиргартен, где я провожу целые часы. Так что чувствую себя уже гораздо лучше. Ничего не делаю — только письма пишу. Хотя и это работа, т. к. приходится писать французские письма — тем, кто отозвался на мою книгу (между прочим, и Бергсон, написал, откликнулся — написал очень короткое, но любезное письмо). (Соне, 26.07.1923).
Я здесь устроен великолепно. У меня огромная комната — больше, чем вся наша квартира. Тихо, спокойно. В двух шагах — Tiergarten, где можно даже гостей принимать. Ничего не делаю — и уже чувствую, что отдохнул как следует. Поживу здесь, верно, еще недели две, а может и дольше, т. к. у меня начались разговоры с чехами о переводах. Конечно, нельзя знать, выйдет ли что-нибудь, но попробовать нужно. По- немецки моя первая книга [ «TolstoiundNietzsche»] уже вышла и я даже получил 3,000,000 марок, но за неделю, пока деньги пришли из Кельна в Берлин, марка так упала, что эти три миллиона обратились в 4 доллара. (Дочерям, 29.07.1923).
Жизнь здесь [в Берлине], конечно, не очень приятная: тревоги много среди немцев. Еще у д-ра Эйтингона, человека спокойного, это не чувствуется. А в других домах это чувствуется сильно. Все волнуются, кричат, что Германия гибнет, и т. д. По-моему, тут есть преувеличение — и, кажется, большое. Германия все же не Россия, и она так легко не сдастся большевикам. Все-таки здесь и сейчас все работают — ас Россией все беды произошли от того, что работать перестали. Но так или иначе, большинство немцев в ужасном настроении, и жизнь здесь не веселая…
У меня все хорошо. Если с чехами сладится — то и зубы и вся поездка моя оплатятся. Только бы у тебя и У детей было бы все хорошо. С нетерпением жду твоих писем. Все же лучше было бы, если бы не нужно было писем — если бы вместе были. В будущем году постараемся так устроиться, чтобы надолго не разъезжаться. А то еще два месяца врозь жить. (Жене, [31(?).07.1923]).
У меня очень приятная новость, которая, кстати, и все мои планы летнего устройства изменяет. Получил от DuBos'а очень горячее письмо: зовут меня туда, куда в прошлом году звали Бунина… Отказаться от такого предложения, по-моему, совершенно невозможно. И вот я решил до 15-го августа прожить в Берлине у Эйтингона, а 15-го поехать опять через Кельн в Висбаден, оттуда в Париж, потом в Pontigny…
Завожу знакомства с немцами-писателями. Книга по- немецки [ «TolstoiundNietzsche»] уже вышла. Посмотрим, как встретят. Лундб. уже старается и так смешно, по-детски говорит о «слове» моем. Здесь уже читаются переводы моих книг по-франц. Была в голландской газете большая статья о моем Паскале [129] и я мечтаю уже о гульденах. (Жене,
3.08.1923).
Я здесь живу в отличных условиях и очень хорошо отдохнул. Здесь теперь Лиза и Лев, Гершензоны и Ремизовы. Может быть, съезжу на день к Бердяеву, который живет поблизости отсюда, на берегу моря. И дела, кажется, удастся устроить. Уже вышла в немецком переводе моя книга «Т. и Н.». Сейчас переговоры о переводе на чешский «Т. и Н.» и «Д. и Н.». Если удастся, наши дела поправятся. Так что вы спокойно живите, ни о чем не думайте. Бог даст, все устроится к лучшему. (Дочерям,
4.08.1923).
Чешское издание книг Шестова, по всей вероятности, не состоялось. Возможно, что в двадцатые годы появились несколько его статей в Чехословакии.
Приглашение Дежардена Шестов принял и поехал в Понтиньи на 3-ю декаду в августе 1923 года. На собеседованиях в Понтиньи собирались ежегодно в поместье Поля Дежардена философы и писатели со всей Европы (см. приложение). Собеседованиям Понтиньи и Дежардену, который их создал, посвящена книга «PaulDesjardinetlesdecadesdePontigny». В ней на стр.411 дана фотография участников декады, на которую был приглашен Шестов, Среди присутствующих на фотографии — сам Шестов. Под
нейподпись:
1923. Зе Decade: Arts et Lettres (23 aout — 2 septembre) 'Y a-t-il dans la poesie d'un peuple «un tresor reserve»?'.
В этой же книге (стр.405) эта декада названа «LetresorpoetiquereserveoudeTintraduisible». На фотографии 35 участников, среди них Дю Бос и Жид, с которыми Шестов уже был знаком, П.Дежарден, А.М.Шмидт, Жан Тардье, Роже Мартен дю Гар, — с которыми он в Париже часто встречался, познакомившись, вероятно, в Понтиньи. Впоследствии Дежарден приглашал Шестова на приемы и собрания, которые он устраивал в Париже.
Свое пребывание в Понтиньи Шестов описал в двух письмах к Ловцким и в письме к Эйтингону:
Вот уже пять дней я здесь. Все собираюсь написать, да никак не улучу времени. После обеда и вечером собеседования, а по утрам нужно читать сочинения А.Жида, т. к. он здесь, а я почти ничего его не знаю. И пройтись иной раз хочется: весь день и уходит. Здесь очень хорошо. Старое аббатство, превращенное в жилой дом. Кругом поля, луга, леса. Воздух дивный. И люди очень интересные: французы мастера говорить. Есть и несколько англичан, но когда они говорят по-французски, мне все кажется, что они говорят по-английски, и я ничего не понимаю. Испанцы и итальянцы не приехали. Из немцев явился только Генрих Манн. Я не очень разговариваю — неловко перед большим обществом произносить… помалкиваю. Но очень рад, что попал сюда — первый раз настоящий контакт с французами. В будущем году хотят филос. — религиозн. собеседование устроить с Бергсоном и т. п. Бергсон друг хозяина, Дежардена. (Ловцким, Понтиньи, 29.08.1923).
Послезавтра кончается наша декада — и я уезжаю в Париж. Прошли эти дни очень интересно. Наконец, после двух с половиной лет пребывания в Париже, попал я в среду французов — и все французы очень образованные, любящие литературу и много читающие. Даже как-то странно видеть перед собой сразу так много образованных и начитанных людей. Ведь тут не только такие, как Жид, Дежарден, Дю Бос и т. д., а есть много молодежи, ученых и т. д. И вот все это страстно интересуется самыми трудными вопросами философии, истории, литературы. Относятся ко мне очень хорошо. Большинство уже знает мои работы или слышали о них. Хозяин (это Desjardin), тот сразу при встрече со мной сказал, что он давно уже не читал книгу, которая бы так взволновала его, как мой «Паскаль». Так что можно и слушать, можно и беседовать. Заводятся знакомства и т. д. Словом, я очень рад, что приехал сюда, иначе я никогда бы не сблизился с французами — а раз живем во Франции, конечно, очень важно во всех смыслах установить возможность более близких отношений с французами. (Ловцким, Понтиньи,
31.08.1923).
Очень я виноват перед Вами: до сих пор никому не написал. В оправдание свое могу только сослаться на то, что все время хворал. Пока жил у Вас, чувствовал себя превосходно. Но уже в Висбадене стало не совсем хорошо. А как приехал в Париж, стало и совсем плохо. Так что боялся, что и в Понтиньи поехать не придется. Но все- таки, хотя я и чувствовал себя неважно, поехал. И там все время мучался. Сейчас я уже пять дней в Париже, и только сегодня мне стало настолько лучше, что я могу взяться за свою корреспонденцию. В Понтиньи было очень интересно. В особенности для меня. Ведь я до Понтиньи — хотя и прожил два года во Франции — совсем почти французов не видел. А тут сразу попал во французское общество и очень хорошее французское общество. Всего там было 45 человек, из них человек 10 иностранцев, остальные французы. И итальянцев не было: Муссолини не пустил. Испанцы тоже не приехали — дорого для них.
Из немцев был только Генрих Манн (Рильке и Каснер не приехали), а англичан и англичанок человек 5–6. Беседы были в высшей степени любопытные. Французы мастера говорить. Особенно блистали — сам хозяин (Desjardin), DuBosи A.Gide. Desjardinцикл лекций читал — иногда продолжительностью в час — и ни сам не уставал, ни публика не уставала. И DuBosи Gideочень интересно говорили. Поразило меня тоже отношение французов к русским и к русской литературе. Все знают, во всем чудесно разбираются — и как все любят. Я прислушивался к частным разговорам за столом или в отдельных группах и часто ушам своим
