«При первом чтении это интересно, но вторично уже не читается». Любой понимает, что это означало вежливый, но решительный отказ.
«…Пьеса «Свет, который в тебе», мелкие рассказы… не могут найти себе ни постановщика, ни издателя», — писал Солженицын в Письме IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей.
Слова, вырванные из контекста упомянутого Письма, воспринимаются как трагический вопль «притесняемого и преследуемого» писателя и приобретают в этой связи совершенно иной оттенок, а полный текст отдает неприятным душком.
«Пьеса „Пир победителей“, — заявляет Солженицын в Письме, — написанная мною в стихах наизусть в лагере, когда я ходил под четырьмя номерами (когда обреченные на смерть измором, мы были забыты обществом и вне лагерей никто не выступил против репрессий), давно покинутая, эта пьеса теперь приписывается мне как самоновейшая моя работа».
В Письме IV съезду он еще жалуется на то, что вместе с романом «В круге первом» у него якобы «отобран архив 20—15?летней давности, вещи, не предназначавшиеся к печати». Подобное заявление об изъятом архиве, романе, литературном жульничестве со старой пьесой, пожалуй, может на несведущего читателя воздействовать! Однако теперь ознакомимся попристальнее с фактами. Солженицын написал свое Письмо 16 мая 1967 года. Двадцать лет тому назад, то есть 16 мая 1947 года, Солженицын находился в заключении. Пятнадцать лет назад, то есть в 1952 году, он в роли стукача Ветрова находился в экибастузском лагере, где написал донос на К. С. Симоняна и, по свидетельству Д. М. Панина, сочинял не театральную пьесу в стихах, а эпическую поэму «Дорога». Откуда же взялся его «литературный архив в заключении»? Что же на самом деле произошло? Да, органы КГБ действительно изъяли солженицынские рукописи. Но… не у него на квартире!
Солженицын прятал свои рукописи (по известным только ему причинам) у некоего Теуша, преподавателя математики, который хранил их в небольшом чемоданчике.
Этот Теуш был своего рода одиозной фигурой. Говорили, что он теософ, связан с сионистами, пытался во что бы то ни стало пробиться как публицист на Запад. Прятать рукописи у такого человека было то же, что во время ожесточенных боев против гитлеровских захватчиков критиковать Сталина в письмах, которые проверяла военная цензура. Но Солженицын все время прибегал к одному и тому же методу. Если антисоветскими письмами он хотел привлечь внимание контрразведки «СМЕРШ», то здесь он призывает органы КГБ обратить на него внимание, чтобы устроить затем крупнейший скандал, на котором можно хорошо заработать. Он знал, что с ним ничего не случится; назад, в лагерь, ему не хотелось (да и кому захочется?), и он был уверен, что может спокойно продолжать прогулки по «разминированному полю».
В один прекрасный день в Шереметьевском аэропорту в Москве при обычном таможенном досмотре был задержан иностранец, который вез на Запад сочинения математика Теуша. Сотрудники КГБ получили ордер на обыск в квартире Теуша. Однако… никто там не искал сочинений Солженицына! Обыск был закончен, и, уже уходя, офицер КГБ вдруг заметил в прихожей маленький чемоданчик. Он спросил, что в нем находится. Теуш ответил, что там литературные записи Солженицына, и сам отдал чемоданчик. Как только об этом стало известно Солженицыну, он заявил протест. Прямо в ЦК КПСС. Не в характере Солженицына снизойти до кого-нибудь пониже рангом… В Центральном Комитете КПСС не положили, как говорится, бумагу «под сукно». Ему немедленно ответили через Рязанский областной комитет партии (корректно, соблюдая такт), что протест не по адресу; рукописи находятся в прокуратуре, куда Солженицыну и нужно за ними явиться.
Однако Солженицыну такой корректный подход, разумеется, не понравился. Вместо того чтобы пойти в прокуратуру, он написал письмо Союзу советских писателей. Это гораздо эффектнее, чем просто обратиться в прокуратуру. Как же он объясняет, почему он оставил свои труды в сейфе прокуратуры?
«Я не хотел признавать за органами государственной безопасности право вмешиваться в литературные дела», — ответил Солженицын. Снова красивый жест. На Западе сумеют это обыграть: «Рукописи такого известного писателя, как Солженицын, конфискует советский КГБ!» И началось на Западе пропагандистское «болеро», то в нарастающем темпе, темпераментно, то размеренно, но топорно и грубо.
И журналисты, приезжавшие в Советский Союз, спрашивали: «Солженицын на свободе?»
— А где же ему быть? — раздавалось в ответ. Ожидали — и западная печать подчеркивала это, — что Солженицын снова окажется под угрозой отправки в какой-нибудь сибирский лагерь. Однако Солженицына не арестовали.
Не за что было. Для ясности ознакомимся с содержимым чемоданчика, который одиозный математик Теуш отдал сотрудникам КГБ. В нем находилась рукопись романа «В круге первом», на которую имелся официальный договор с журналом «Новый мир», пьесы «Олень и шалашовка» и «Свеча на ветру», читавшиеся публично.
Что за нужда была прятать официально одобренное литературное произведение на квартире чужого, да еще и подозреваемого человека?.. Все именно так Солженицыным и было задумано: чтобы органы КГБ нашли рукописи, а он, не подвергшись наказанию, получил бы повод устроить скандал. Это и нужно было Солженицыну и западной пропаганде. В том чемоданчике была еще одна рукопись — пьеса под названием «Пир победителей». Неопубликованная. О ней-то и писал Солженицын в Письме. Она чудовищна по своему содержанию. В ней содержится грубая клевета на социалистический строй, с издевкой высмеивается подвиг победителей в Великой Отечественной войне, даже бессмертный подвиг советской девушки Зои Космодемьянской, которую Солженицын называет «дурой».
Прочитав этот грязный пасквиль, я задавался вопросом: «Может ли нормальный человек, бывший офицер Красной Армии, который хорошо знает цену Великой Победе над фашизмом, так глубоко и больно оскорблять советских людей в лучших их чувствах и одновременно воспевать власовцев?..»
Арестовали ли Солженицына в связи с этой пьесой?
Нет. Ему лишь пришлось ознакомить советского читателя с ее содержанием.
Она была проникнута сочувствием к власовцам, то есть к тем русским людям (предателям), которые во время войны служили немцам.
И теперь, через тридцать с лишним лет после войны, трудно найти в России более ненавистное слово, чем «власовец». Миллионы бывших фронтовиков знают — «это были люди, которые в нас стреляли». Новые поколения говорят: «Это были люди, которые стреляли в наших отцов и старших братьев».
Русский человек может по-разному относиться к строю, лучше или хуже, может его критиковать, даже вообще не любить. Но никогда и никто не поднимет свой голос в защиту «власовцев» и не попытается оправдывать их. «То, что сделал Солженицын, можно объяснить его отрывом от народа, полным незнанием и непониманием того, чего хочет русский человек наших дней» — так считает Л. К.
Советский читатель окончательно повернулся спиной к Солженицыну. Осталась лишь горстка поклонников, которых Солженицын не особенно жалует вниманием до тех пор, пока они ему не понадобятся, да «диссиденты», движение которых ему противно, ибо как борец против «варварского коммунизма» он хочет быть на виду один и… первым!
Солженицын понял, что провалился. Но ему надо вынырнуть, надо во что бы то ни стало отличиться. Но
Прежде всего Солженицыну нужно было обратить на себя внимание буржуазной пропаганды. Это было совсем не трудно. На Западе знают, что в психологической войне можно воспользоваться любой чепухой, если ее как следует оплести новыми, неисторическими связями.
Протестовать, ничем не рискуя
«Мне было ясно, что для борьбы с коммунистами мне необходимо нечто такое, что давало бы хотя и невидимую, но совершенно надежную международную защиту от КГБ», — сказал в Цюрихе Александр Исаевич Солженицын. Эти же свои взгляды он, по сути дела, повторяет в книге «Бодался теленок с дубом».
Чтобы получить Нобелевскую премию в области литературы, «борец за свободу» прибегает к новому тактическому маневру — часто и по любому поводу выступает с решительными протестами. И «герой не боится протестовать». Протестовать, ничем не рискуя.
