Добиваться своего любой ценой! Этот принцип остается в силе и на этом перекрестке его жизни. Исключен из Союза писателей? Не беда! (Но его исключат лишь через 2 года, 12 ноября 1969 года.) Солженицыну ни жарко ни холодно; напротив, так ему даже лучше. На Западе из-за этого поднята большая шумиха. Интерес к его книгам возрастает. С витрин больших книжных магазинов, с обложек книг и журналов все чаще смотрит его насупленное, пророческое лицо.
«Солженицын в опасности!»
Это нравится западной пропаганде и самому Солженицыну, который знает, что в Советском Союзе он как у Христа за пазухой. Что для него исключение из Союза писателей? Исключались и другие, и все же они продолжали писать и печататься, а за исключение из творческой организации еще никого и никогда в тюрьму не сажали. Солженицын идет дальше по пути скандала, выгодному и эффектному. Когда он подал на развод с Решетовской, та не дала своего согласия. Однако Солженицын подал апелляцию — прямо в Верховный суд. Как и все граждане, он знал, что первой инстанцией для апелляции при отказе городского суда является областной суд. Однако Солженицын не привык мелочиться, к тому же он знал, что произойдет. Верховный суд возвратил его заявление областному суду в Рязани. И снова появился повод для организации пресс-конференций (разумеется, для иностранных журналистов) по вопросу о том, как «попраны права Александра Исаевича Солженицына».
И никто не заметил — вернее, не пожелал заметить, — что Солженицын пускается лишь в совершенно безопасные предприятия, не связанные с каким-либо риском. Разве в Советском Союзе преследуется гражданин, обращающийся в высшие партийные или судебные органы? Конечно, нет. Это его право. Тем не менее если методично шуметь и подчеркивать, что, мол, здесь ущемляются элементарные права человека, то, конечно же, такие понятия из его жалоб, как «Брежнев», «Верховный суд», «Солженицын», «преследования», приобретают другой смысл и укореняются в памяти тех, кто стремится обогатить материал для антисоветской пропаганды и создать популярность Солженицыну за рубежом. «Бросил уголек — не обжег, так след оставил», как говорится в народной поговорке. Штабы идеологической диверсии и Александр Исаевич Солженицын могут быть довольны. Специалисты по идеологической диверсии не могли не заметить, что Солженицын из-за своей трусости, комплекса неполноценности и большого самолюбия — явление, по сути дела, болезненное. Однако их это устраивает. Александра Исаевича Солженицына легко водить за эти веревочки.
Установив, что
Похоже, что разработанная самим Солженицыным модель «борца за правду» окончательно готова и в самом деле сейчас себя оправдывает, а в дальнейшем может служить также надежно.
Протесты Солженицына, шумиха на Западе вокруг его имени, сознательно подогреваемая инициаторами антисоветской кампании, достигли желанной цели: ему была присуждена Нобелевская премия. Западная печать задавалась новым вопросом: отпустит ли Советское правительство Солженицына в Стокгольм?
По всей вероятности, отпустило бы. Но Солженицын вновь прибег хотя и к ненаказуемому, но все-таки одному из самых грязных трюков в своей жизни: он вообще не подал никакого заявления относительно оформления паспорта и визы. Зато он хорошо позаботился о том, чтобы поднять как можно больше шума: «Пусть все знают — меня не пускают за границу!» Радио, печать, телевидение на Западе заработали в полную силу. Александр Солженицын, которого еще вчера никто не знал и который за всю свою жизнь не сделал ни одного доброго дела для людей, вдруг стал мировой проблемой номер 1. Александр Исаевич по причинам самого личного свойства (как мы увидим) переезжал от приятеля к приятелю, наслаждался атмосферой, в какой Запад пытался создать ему популярность, хорошо и беспечно жил. Казалось, что он добился, чего хотел. Ему, блаженному, теперь только радоваться. Но ему не до радости. Душу «смельчака» Солженицына, так называемого борца за правду, все сильнее продолжает терзать страх. Это и понятно, ибо «оседлать свинью вовсе еще не значит сделать из нее скакуна».
Глава II. ПОРАЖЕНИЕ
Характерной чертой писательской манеры А. Солженицына является сильная гипербола. Но никакая софистика не может опровергнуть ту простую истину, что стиль Солженицына — это высокопарный символизм. Для него типично стремление за высокопарными словами и выражениями, за таинственными и глубокомысленными метафорами скрыть ничтожность своих изречений.
Эта идейная и литературная техника особенно проявилась в его выступлении при вручении ему Нобелевской премии. Его речь, по признанию многих, представляет собой труднодоступную для понимания смесь философского эклектизма, православия, субъективного идеализма и некоторых схематических (давно, впрочем, осужденных) принципов социалистического реализма.
У «Солженицына отсутствует чувство детализации, поэтому он не может быть великим писателем», — вспомнил я слова Кирилла Семеновича Симоняна. Солженицын сам подтверждает правильность этих утверждений. Можно перечитать сотни написанных им страниц, но из всего этого мы в состоянии будем сделать один-единственный неожиданный вывод: ни на одной из них нет ничего точного, ясного, конкретного. Для иллюстрации приведем отрывок из нашумевшего романа «Архипелаг ГУЛаг»:
«Как попадают на этот таинственный Архипелаг? Туда ежечасно летят самолеты, плывут корабли, гремят[88] поезда — но ни единая надпись на них не указывает места назначения. И билетные кассиры, и агенты Совтуриста и Интуриста будут изумлены, если вы спросите у них туда билетик. Ни всего Архипелага в целом, ни одного из бесчисленных его островков они не знают, не слышали.
Те, кто едут Архипелагом управлять — попадают туда через училища МВД.
Те, кто едут Архипелаг охранять — призываются через военкоматы.
А те, кто едут туда умирать, как мы с вами, читатель, те должны пройти непременно и единственно — через арест».
Для Солженицына типичны таинственные недомолвки, неопределенные намеки. Я, к примеру, решительно не собирался и не собираюсь на «Архипелаг», чтобы умереть там вместе с Александром Исаевичем Солженицыным, хотя являюсь читателем его романа и переводчиком отдельных отрывков. Думаю, что также не собирался и не собирается умирать вместе с ним читатель из Швейцарии, ФРГ, США и других стран.
Может быть, автор полагает, что читатель вместе с Солженицыным «умрет» под тяжестью фактов? Современного читателя риторическими фразами и словесными завихрениями не поразить: его интересует прежде всего ясный смысл и правдивость изложения. Еще со времен полумифической «Илиады» словесность имеет свои неизменные законы. К ним относятся совершенная точность выражения и правдивость высказывания. Тексты Солженицына этим не отличаются. Однако для него это не препятствие, чтобы выдвинуться в «великие» писатели. Солженицын еще в период жизни в Ростове мечтал и решил, что он будет
