биографиями которого почти совершенно невозможно пользоваться.
Из всех героев древности наибольший интерес в образованном обществе возбуждал даже во времена упадка великий Александр. В царствование Клавдия ритор Квинт Курций Руф написал по-латыни на основании греческого источника историю завоевания Азии. Гораздо большее значение имеет „Анабасис Александра' Арриана из Никомидии, писавшего в первой половине II века до Р.Х.; этот труд составлен главным образом по сочинениям двух офицеров из войска Александра, Аристобула из Кассандрии, и Птолемея, первого греческого царя Египта. А так как и Плутарх оставил нам жизнеописание Александра, и Диодор посвятил истории великого царя всю XVII книгу своей „Библиотеки', то эта эпоха известна нам лучше, чем какой-либо другой период древней истории; впрочем, все эти сочинения, конечно, не могут вознаградить нас за утрату первоисточников.
Ввиду тесных сношений, существовавших между Грецией и Римом с начала III века, обработки римской истории должны, естественно, представлять важный источник и для истории греческого мира. Но римская анналистика республиканского периода бесследно погибла; великое произведение, в котором Ливий при Августе изложил историю своего народа, отодвинуло на задний план и обрекло на забвение все прежние работы этого рода. Таким образом, все наши сведения по древнейшей истории Рима мы получаем из вто рых или третьих рук, за исключением тех немногих событий, о которых сообщают нам Полибий как очевидец, или какой-нибудь документальный памятник. Между тем, и от „Римской истории' Ливия до нас дошла едва четвертая часть; его рассказ обрывается для нас тотчас после битвы при Пидне, и в уцелевшей части недостает целых десяти книг (XI —XX), в которых была изложена главным образом история войны с Пирром и Первой Пунической войны. Но высокий авторитет, которым пользовался Ливий в течение всего императорского периода, имел то последствие, что краткие руководства по римской истории, появлявшиеся в это время, для республиканской эпохи давали обыкновенно простые извлечения из Ливия. Так поступили Флор, Евтропий, Орозий; много пользовался Ливием и Дион Кассий, написавший в начале III века обширную историю Рима на греческом языке. Его рассказ о событиях до 68 г. перед Р.Х. утрачен, но до нас дошли большие извлечения из этой части во всемирной истории византийца Иоанна Зонары XII века.
Уже ритор Дионисий Галикарнасский, живший во времена Августа, дал греческой публике историю Рима от его основания до начала Первой Пунической войны, преимущественно по римским источникам. Но в уцелевшей части рассказ доходит только до децемвирата и, следовательно, лишь мимоходом касается событий греческой истории. Важнее для нас краткая римская история Аппиана из Александрии, II века. Это — чрезвычайно небрежный очерк, составленный, однако, по хорошим источникам; материал расположен в нем по странам, так что внутренняя связь событий большею частью утрачивается. Но как ни плоха эта книга, она представляет собою все-таки один из наших главных источников для истории царства Селевкидов и войн с Митридатом.
Все эти писатели ограничивались преимущественно изложением политической истории. Что касается экономической истории, то древность вообще не дала ни одной обработки ее; для этого ей недоставало главного условия: интереса и способности к изучению экономических явлений. Зато живейший интерес стала возбуждать к себе с IV века история духовной жизни человечества. Но и в этой области древние не пошли дальше частных исследований, ни разу не возвысившись до общей обработки предмета, а тем более — до выяснения взаимодействия между духовным и политическим развитием.
Уже Аристотель дал краткий очерк истории самой популярной из наук — философии; его ученик Теофраст посвятил тому же предмету обширное сочинение
Однако историографические произведения дают лишь отраженный свет; они представляют нам события не в их истинном виде, а так, как эти события отражались в уме повествователей. Несчастье древней истории заключается в том, что она лишена той твердой основы, которою являются архивы для истории Средних веков и Нового времени. Тем не менее литературные источники сохранили нам довольно большое число документальных памятников по политической истории древности. Первое место между ними занимают речи, которые были произнесены в Афинском народном собрании или афинских судах, или — как речь Исократа о мире, — будучи лишь изложены в форме речи, распространялись в качестве брошюр книгопродавцами. Речи Демосфена и Эсхина в процессах о посольстве и против Ктесифона дают нам более ясное представление о положении дел в Афинах при Филиппе и Александре, чем какое бы то ни бы ло историографическое повествование. Такую же услугу оказывает нам комедия для эпохи Пелопоннесской войны. Понятно, что при пользовании подобными источниками мы ни на минуту не должны упускать из виду их субъективного характера и не должны принимать за чистую монету ни преувеличений и карикатур Аристофана, ни обвинений в низости и бесчестности, которые возводит адвокат вроде Демосфена на своих противников или на противников своих клиентов. В эту ошибку впадали прежние ученые, но иногда это случается и теперь. — Сюда относится, далее, теоретико-политическая литература греков. До нас дошла одна из древнейших попыток этого рода — трактат „Афинская политая', ложно приписанный Ксенофонту; автором этой книги был афинский олигарх из времен Пелопоннесской войны. Сам Ксенофонт оставил нам краткий очерк государственного устройства Спарты. Гораздо важнее оба больших сочинения Платона „Государство' и „Законы' и особенно „Политика' Аристотеля, — первая теория политики, составленная на основании обширного индуктивного материала. К ним примыкает теперь и новооткрытый трактат „Афинская политая', кем бы он ни был составлен — самим ли Аристотелем или кем-нибудь из его учеников по его инициативе и под его руководством. Здесь мы впервые находим подробное и связное описание государственного строя Афин в IV столетии и, сверх того, еще краткий очерк их политической истории до восстановления демократии после падения Тридцати тиранов; и хотя для древнейшей эпохи достоверность сведений, заключающихся в этом очерке, частью очень сомнительна (как и естественно, ввиду характера источников, которыми мог располагать автор), но он сообщает нам все-таки ряд чрезвычайно важных известий, основанных на документальном материале.
Не таково отношение между документальными памятниками и историографической литературой в области истории умственной жизни. Как ни велики потери, понесенные поэтической литературой греков, — до нас дошли образцы почти всех ее родов, и притом как раз лучшие. Мы еще теперь читаем эпопеи Гомера, от каждого из трех великих трагиков сохранилось по несколько драм, а уцелевшие пьесы Аристофана знакомят нас с характером аттической комедии. В большем или меньшем числе уцелели и речи всех десяти классических ораторов Афин. Из литературы александрийской эпохи также сохранились многие выдающиеся произведения, отчасти в подлиннике, отчасти в латинских переработках. Наконец, при помощи фрагментов мы можем составить себе представление даже о большинстве утраченных памятников поэтического творчества.
В худшем положении находится история наук. Так, из греческих философов доримского времени сохранились полностью только сочинения Платона и большая часть сочинений Аристотеля; От всех остальных уцелели только отрывки, правда, очень ценные, но недостаточные для восстановления систем. Это нарушает правильность перспективы, и мы невольно преувеличиваем значение этих двух мыслителей в истории развития греческой мысли. Из медицинской литературы доримского времени до нас дошло только собрание сочинений учеников Гиппократа, из работ по зоологии — только „История животных' Аристотеля, по ботанике — сочинения Теофраста, по минералогии — только отрывок из сочинения Теофраста „О камнях' Несколько больше сохранилось из литературы по математике: „Элементы' Евклида и множество сочинений Архимеда, Аполлония из Перги, Герона Александрийского и других. С исследованиями алек