Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

своего вождя Клеона, единственного действительно способного человека, который был в ее рядах; гораздо важнее было то, что на па­мяти Клеона тяготела вся ответственность за неудавшийся фракийский поход. Таким образом, управление государст­вом естественно должно было перейти к Никию, и он мог теперь беспрепятственно стремиться к той цели, к которой он был так близок уже два года назад. Ведь сам его против­ник доказал, что при теперешних условиях силою оружия ничего нельзя сделать во Фракии и что возвращение Амфи­поля может быть достигнуто только путем примирения со Спартой.

В Спарте также имели полное основание желать мира. В среде пелопоннесских союзников начали обнаруживаться опасные симптомы. Мантинея распространила свое господ­ство на южные области Аркадии до лаконской границы и при этом вступила в войну с Тегеей; кровопролитное сраже­ние, происшедшее между ними зимой 423 г., не привело ни к какому результату. Необходимо было водворить здесь поря­док и вернуть Мантинею в ее прежние границы. Кроме того, Спарта находилась в натянутых отношениях с элейцами из-за того, что спартанцы во время одного спора между Элидой и подвластным ей городом Лепреем приняли сторону по­следнего и послали для его защиты Лакедемонский гарни­зон. Все это было бы не очень важно, если бы тридцатилет­нее перемирие с Аргосом не приближалось теперь к концу; а Аргос требовал, в награду за возобновление договора, воз­вращения Кинурии, которая сто лет назад была отнята у него Спартой. Последняя, конечно, не могла согласиться на это требование; поэтому было чрезвычайно важно прийти к со­глашению с Афинами раньше, чем начнется война с Арго­сом. К этому присоединялось еще желание освободить сфактерийских пленников.

Правда, теперь, после побед при Делие и Амфиполе, спартанцы отнюдь не были склонны купить мир ценой зна­чительных уступок. Возвращение к тому положению, в ко­тором обе стороны находились до войны, было крайним ус­ловием, на которое они готовы были согласиться, и так как именно теперь решительный успех был на стороне пелопон­несского оружия, то это была во всяком случае уже крупная уступка. Ведь заключить мир на таких условиях значило для Спарты отказаться от той смелой программы, с которой она десять лет назад начала войну,— освобождения эллинов от афинского господства. Более того: Спарта обязывалась этим выдать Афинам те эллинские города, которые, доверяя спар­танской клятве, решились отпасть и примкнуть к Пелопон­несскому союзу.

Таким образом, враждебные действия были приоста­новлены и переговоры снова начались. Но, несмотря на доб­рое желание обоих правительств, к концу зимы мир еще не был заключен. Наконец, весной лакедемоняне поставили ультиматум и, чтобы придать ему больше силы, приказали в то же время союзникам готовиться к походу в Аттику. Эта мера подействовала: Никий принял условия лакедемонян, Совет и народ дали свою ратификацию. 25 или 26 элафеболия (в апреле) 421 г. заключен был мир или, как говорили греки, перемирие на 50 лет между афинянами и лакедемоня­нами и их обоюдными союзниками.

В основу мира положено было возвращение к тому тер­риториальному положению, которое обе воюющие стороны занимали до начала войны. В силу этого соглашения афиня­не должны были возвратить Пилос и Киферу, а лакедемоня­не — Амфиполь. Скиона, которая все еще держалась, была предоставлена мести афинян, и только для Пелопоннесского гарнизона было выговорено свободное отступление. В воз­ награждение за Платею, которую беотийцы отказались вер­нуть, афиняне должны были удержать Нисею. Халкидские города, которые отпали от Афин до заключения перемирия — во время потидейского восстания или позднее, во время похода Брасида, и еще не были опять покорены: Олинф, Аканф, Стагира, Аргил, Стол, Спартол, Сана и Синг, — со­храняли свою независимость, но обязывались платить Афи­нам дань, установленную некогда Аристидом. Наконец, обе стороны должны были обменяться пленниками.

Состоятельные классы Афин и их вождь, Никий, доби­лись того, к чему они так давно стремились: программа Пе­рикла была блестяще осуществлена; Афинская держава вы­шла из борьбы в общем невредимой. Уничтожить Спарту, опору консервативного элемента в Греции, эта партия не могла желать в собственных интересах, даже если бы это было возможно. Совсем другого мнения была, конечно, ра­ дикальная партия. С ее точки зрения, заключение мира должно было казаться большой ошибкой именно теперь, ко­гда срок перемирия между Аргосом и Спартой истекал через несколько месяцев и когда в обоих демократических госу­дарствах, Мантинее и Элиде, возбуждение против Спарты достигло такой степени, что с уверенностью можно было ожидать кризиса в самом Пелопоннесском союзе.

Способ, которым были осуществлены условия мира, дал этой оппозиции новую пищу. Спартанское правительство действительно было готово исполнить обязательства, которые оно приняло на себя по договору, так как для него самого бы­ло очень важно получить обратно Пилос, Киферу и сфактерийских пленников. Поэтому в Спарте немедленно освободи­ли афинских пленников и послали Клеариду, который по смерти Брасида заменил его во Фракии, приказ передать афи­нянам Амфиполь. Но Клеарид вовсе не хотел сыграть роль предателя по отношению к союзникам, освобождению кото­рых от афинского ига он сам содействовал. Оправдываясь не­возможностью сделать что-либо со своими слабыми силами против воли халкидцев, он ограничился тем, что ушел со сво­им войском из Фракии и вернулся в Пелопоннес. Таким обра­зом, самое важное для афинян условие мира осталось мерт­вою буквой, и вследствие этого они, в свою очередь отказа­лись очистить Пилос и Киферу или хотя бы только отпустить на волю сфактерийских пленников.

Немало затруднений причинили Спарте также ее собст­венные союзники. Ни одному государству эта война не стоила больших жертв, чем Коринфу, морская торговля ко­торого в течение стольких лет была парализована афинской блокадой. А теперь мир не принес ему ни одной из тех вы­год, ради которых он взялся за оружие: Потидея и Керкира оставались во власти Афин, и даже колонии Анакторий и Соллий не возвращались Коринфу акарнанцами. Поэтому коринфяне отказались принять мир и нашли поддержку у халкидцев во Фракии, которые решили ни в каком случае не давать согласия на уступку Амфиполя, ни снова платить дань афинянам. Беотийцы также не хотели слышать о мире и согласились только на перемирие с Афинами под условием заявлять о разрыве договора за 10 дней вперед.

Ввиду этого кризиса в недрах собственного союза Спар­та не находила другого исхода, кроме еще большего сбли­жения с Афинами. Здесь она встретила со стороны Никия полное сочувствие. Казалось, идеал Кимона был осуществ­лен; между обеими первенствующими державами заключен был оборонительный союз. Афины не могли дольше отказы­вать в выдаче сфактерийских пленников, и, таким образом, по крайней мере главное требование спартанцев было удов­летворено.

Эта перемена в лакедемонской политике только ускори­ла катастрофу в Пелопоннесе. Союз распался. Элида, Мантинея, Коринф, фракийские халкидцы отпали от Спарты и вступили в союз с Аргосом. Попытка привлечь и Тегею к этому союзу окончилась, правда, неудачей, и спартанцам удалось даже отнять у Мантинеи господство над Паррасией в южной части Аркадии; но в общем Спарта была теперь изолирована в Пелопоннесе. С Афинами также не удалось установить искренних отношений, несмотря на только что заключенный союз. Там отказывались — и с полным правом — очистить Пилос и Киферу, пока спартанцы не вернут Амфиполь и пока Коринф, Беотия и халкидцы не признают ми­ра; между тем Спарте, при том опасном положении, в кото­ром она находилась теперь, было не до того, чтобы силой оружия принудить эти государства к принятию афинских требований. Таким образом, переговоры с Афинами не пове­ли ни к чему или, вернее, единственным результатом их бы­ло еще большее отчуждение между обеими союзными дер­ жавами.

При таких условиях ближайшие выборы эфоров в Спар­те поставили у кормила правления отчасти людей, принад­лежавших к военной партии. Следствием этого было возоб­новление старого союза между Спартой и Беотией. Теперь и в Афинах снова усилилась оппозиция. Во главе ее стоял те­перь Гипербол из Периоэд, подобно Клеону принадлежав­ший к торговому классу и игравший уже в течение несколь­ких лет видную роль в Народном собрании и суде. После Клеона это был самый ненавистный человек для состоятель­ных и образованных классов, и позже он пал жертвою этой ненависти во время олигархической реакции 411 г. Рядом с ним стоял человек совсем иного рода, Алкивиад, сын Клиния из дема Скамбонид, близкий родственник Перикла, в доме которого он воспитывался, рано лишившись отца. Его знатное происхождение, большое богатство, красивая на­ружность и замечательные умственные способности скоро сделали его „львом' афинского общества, в котором он зада­вал тон и которое всегда было готово подчиняться его при­хотям. Перед ним открывался путь к блестящей политиче­ской карьере, какая выпадает на долю немногих; но при всех своих выдающихся военных и дипломатических талантах он был слишком своенравен и легкомыслен для роли государ­ственного человека, и его политическая деятельность не имела прочного успеха и не принесла счастья его родному городу. Как раз теперь ему исполнилось