вследствие Пелопоннесской войны сильно уменьшился и снова начал возрастать лишь с середины IV века. Но эти рудники далеко уступали по количеству добываемых металлов Пангейским рудникам во Фракии, с тех пор как последние перешли во власть Македонии; по преданию, Филипп получал с них ежегодно тысячу талантов. Но главное — те массы драгоценных металлов, которые в течение целого ряда поколений накопились в государственных и храмовых кассах, были теперь истрачены в непрерывных войнах и снова поступили в оборот; такая участь постигла во время Пелопоннесской войны афинскую государственную казну, а позднее дельфийскую храмовую сокровищницу. Торговля с Востоком также привлекала постоянно большие суммы денег в Грецию, и такую же роль играло жалованье тех десятков тысяч греческих воинов, которые с конца IV века из года в год состояли на персидской и египетской службе.
Этими путями в Грецию вливалось преимущественно золото, вследствие чего ценность этого металла в сравнении с древним национальным орудием обмена — серебром — постепенно падала. В то время как в V столетии золото стояло к серебру в отношении 1:13 или даже 1:14, в течение следующего века это отношение упало до 1:12 или 1:1 lV2. Это обстоятельство побудило около времени Пелопоннесской войны некоторые более крупные государства европейской Греции, как Афины и Сиракузы, перейти к чеканке золотой монеты. Однако последняя чеканилась в очень ограниченном количестве; господствующей золотой монетой в Греции и теперь оставались персидские дарейки и отчасти кизикские статеры из электрона. Лишь Филипп Македонский начал чеканить золото в обширных размерах, к чему давали ему средства Пангейские рудники. За образец он принял афинские статеры, которые чеканились по несколько более высокой пробе, чем персидские дарейки (8,6 против 8,4 гр.). Серебряную монету Филипп чеканил по родосской валюте, тетрадрахм в 14,5 гр, так что золотой статер равнялся 30 серебряным драхмам, соответственно отношению в цене обоих металлов 1:12,6. Но дальнейшее падение стоимости золота, вызванное завоеванием Азии, вскоре заставило отказаться от этой биметаллической системы, и уже Александр был вынужден перейти к чистой серебряной валюте, причем он, естественно, взял за образец монетную систему Аттики, чьи тетрадрахмы все еще являлись господствующей серебряной монетой в бассейне Эгейского моря.
Вообще греческие монетные дворы, сообразно распространению денежного хозяйства, развивали в IV веке оживленную деятельность. Целый ряд государств, которые до тех пор пробавлялись чужой монетой, перешли в это время к самостоятельной чеканке; многие острова Эгейского моря, утратившие право чеканки во время афинского владычества, возобновили чеканку монеты. Правда, объединение Сицилии Дионисием привело к тому, что средние и мелкие города острова, не состоявшие под властью Карфагена, прекратили чеканку своей золотой и серебряной монеты, и сиракузские декадрахмы и тетрадрахмы сделались орудием обмена на всем протяжении государства. Точно так же со времени объединения Беотии Фивами союзная монета заменила монеты отдельных городов; такие же последствия имело объедини тельное движение и в других греческих странах, как в Аркадии, Халкидике и на Родосе.
Громадное увеличение меновых знаков не могло не повлиять на покупную силу драгоценных металлов. Повышение цен, столь характерное для экономического развития VI и V столетий, продолжалось и после Пелопоннесской войны; затем, в эпоху Филиппа и Александра, произошла революция в области цен, подобная той, которую пережила Европа в середине нашего столетия. В эпоху Коринфской войны четверик пшеницы можно было купить в Афинах за три драхмы, а 60 лет спустя 5—6 драхм считались умеренной ценой. Во времена дороговизны платили, конечно, еще более высокие цены. Особенно тяжелый кризис этого рода наступил в Греции во время похода Александра в Азию (около 330 г.). Цена четверика пшеницы достигла тогда в Афинах десяти драхм, и даже четверик ячменя стоил по временам 12 драхм; когда двое купцов из Гераклеи пустили в продажу несколько тысяч четвериков пшеницы по девять драхм и судовой груз ячменя по пять драхм за четверик, то это было признано большой щедростью с их стороны и они были награждены общественными почестями.
Цены на скот должны были, конечно, возрасти по меньшей мере в той же пропорции. Гекатомба, которая приносилась в жертву на Больших Панафинеях, главном празднестве Афин, в 410 г. обходилась в 5114 драхм; те 109 быков, которые были куплены для делосского празднества в 374 г., обошлись в 8419 драхм, т.е. в среднем по 77 драхм каждый, а во времена Александра расход на покупку жертвенных быков даже для Малых Панафиней составлял 4100 драхм, т.е. немногим менее того, во что обходилась некогда гекатомба для Больших Панафиней. За отборных быков платили в это время до четырехсот драхм.
Соответственно с этим возросла и заработная плата. Тогда как в конце V века в Афинах необученный рабочий зарабатывал ежедневно три обола, а обученный мастеровой одну драхму, — во времена Александра (329—328 гг.) чернорабочему платили lV2 драхмы, каменщику 2— 21/2 драхмы. Даже рабы получали теперь кормовых денег по три обола, сколько веком раньше составляла полная заработная плата свободного рабочего. Ввиду этих условий оказалось необходимым увеличить вспомоществование в один обол ежедневно, которое Афинское государство выдавало неспособным к труду гражданам, до двойного размера. Точно так же пришлось в течение IV века повысить вознаграждение граждан за посещение Народного собрания с 3 оболов до одной драхмы, а за регулярные собрания, менее привлекавшие граждан, даже до lV2 драхм. Только для судейского жалованья удержалась старая норма в три обола, так как бедные граждане по-прежнему наперерыв добивались этого легкого заработка и со времени утраты верховной юрисдикции над союзниками нужное количество присяжных значительно уменьшилось. С повышением заработной платы должны были, разумеется, возрасти и цены на рабов. Так, во время осады Родоса Деметрием в 304 г. воюющие стороны заключили договор, в силу которого за каждого лучшего раба должен был быть уплачен выкуп в 500 драхм, — огромная сумма в сравнении с теми ценами, какие платились в V и еще в начале IV века.
Однако в экономическом положении греческого рабочего класса повышение заработной платы не произвело существенной перемены к лучшему, так как цены на хлеб возросли почти в той же пропорции. Тем более усилилась роскошь в высших слоях общества. Если частные дома в Афинах еще в V столетии отличались большой простотой, то со времени Пелопоннесской войны богатые граждане, как Тимофей и Хабрий, начали воздвигать себе дворцы, которые великолепием превосходили общественные здания. Правда, это были исключения; в общем частные дома и теперь были невзрачны, с бревенчатыми стенами, так что иностранцы с удивлением спрашивали себя, неужели это — знаменитые Афины. Зато со времени Пелопоннесской войны во всех зажиточных домах вошло в моду украшать стены жилых комнат фресками и убирать занавесями и коврами. Также возросли и расходы на пищу; комедия IV века полна изображений блестящих пиршеств, меню которых перечисляются с утомительной обстоятельностью.
Пример, который подавали высшие сословия, влиял, разумеется, и на низшие классы; и так как дневная плата чернорабочего и даже заработок мастерового давал возможность только в обрез удовлетворять важнейшие жизненные потребности, то народ в демократических государствах пользовался своей силою, чтобы пировать и развлекаться на общественный счет. Простонародье уже более не довольствовалось участием в жертвенных пирах и представлениях, которые устраивались во время празднеств, — хотя и здесь оно становилось все более требовательным; о Таренте, например, рассказывали, что там справлялось больше празднеств, чем в году есть дней. Теперь перешли уже к раздаче гражданам денег во время празднеств. Прежде всего начали возвращать бедным гражданам из казны входную плату в театр; эти „зрелищные деньги' были впервые введены в Афинах Агиррием, когда после битвы при Книде государство начало несколько оправляться в финансовом отношении. С течением времени начали раздавать народу деньги и при других празднествах, и все более повышать первоначальную норму, равную одной драхме на человека. Таким образом, во времена Филиппа и Александра теорикон сделалось главной язвой афинских финансов; оно поглощало все остатки и делало государство неспособным к энергичному ведению войны. Все попытки искоренить это зло долго оставались бесплодными; лишь когда Филипп после занятия Элатеи стал грозить Афинам из непосредственной близи, Демосфену удалось добиться приостановления раздачи теорикон на время войны. Но едва был заключен мир, старая система была восстановлена, потому что, как однажды метко выразился Демад, теорикон было цементом, благодаря которому держалась демократия. И, может быть, ущерб, наносимый финансам, был еще менее опасен, чем то развращающее влияние, которое должна была производить на массу подобная раздача государственных денег; таким образом, теорикон занимало не последнее место в ряду тех факторов, которые лишили Афины их гегемонии над Элладой.
Политические и экономические перевороты, происшедшие со времени Пелопоннесской войны, повлекли за собою в значительной части Греции перетасовку имущественных отношений. Особенно в