дружескими узами. Притом влияние Исократа отнюдь не ограничивалось его школою; повсюду в эллинском мире читались его речи, и он с полным правом мог сказать о себе, что его враги и соперники втайне еще более удивляются и еще усерднее подражают ему, чем его собственные ученики. Тот почет, которым он пользовался в Элладе, доставил ему знакомство с целым рядом государей и политических деятелей, как, например, с владыкой Фессалии Ясоном Ферским, с Никоклом, царем Саламина на Кипре, с Дионисием Сиракузским, с Архидамом Спартанским, с министром и полководцем Филиппа Македонского Антипатром и с самим царем Филиппом.
В стиле Исократ держится середины между аффектированной манерой Горгия и беспритязательной простотой Фрасимаха и Лисия. Как последние, и он говорит языком повседневной жизни, избегая всяких поэтических оборотов, хотя и тщательно подбирая выражения; он умеренно пользуется риторическими фигурами и особенно заботится о благозвучности ритма и приятной округленности периодов. С большей последовательностью, чем кто-либо до него, Исократ избегал разрывов, к чему стремился уже Алкидам. С неутомимым усердием он шлифовал свои произведения; по преданию, он работал над Панегириком десять лет. Но именно эта тщательная отделка всех деталей вредит впечатлению, производимому его речами; это плоды кабинетного труда, затейливости которых мы удивляемся, но которые в настоящее время уже не находят отзвука в нашем сердце. Правда, современники в большинстве были другого мнения; для них Исократ был недосягаемым мастером слога, хотя уже и тогда существовала сильная оппозиция против него. Так, Исократ коренным образом повлиял на развитие греческой прозы, а, следовательно, и прозы всех культурных народов.
Теми природными свойствами, которых недоставало Исократу, в незаурядной мере владел его младший современник и соотечественник Демосфен из аттического дема
Пеании (род. около 384 г.). Он также был сыном богатого фабриканта, и когда после ранней смерти отца его дело под руководством неспособных опекунов пришло в упадок, Демосфен, подобно Исократу, принужден был взяться за ремесло адвоката. Его учителем был Исей из Халкиды, один из самых отъявленных плутов, какой когда-либо существовал между адвокатами; и Демосфен, едва достигнув совершеннолетия, совершенно в духе наставника начал свою карьеру обвинением против своих опекунов, полным сознательных искажений истины. Он вскоре приобрел известность в качестве защитника, а также выдвинулся и в политических процессах; затем, лет 30 от роду, он начал свою деятельность в качестве народного оратора, и благодаря ей в короткое время достиг руководящего положения в Афинах, которое с небольшими перерывами и занимал до своей смерти.
В области риторической техники Демосфен, конечно, многому научился от Исократа; как и последний, он неутомимо отделывал свои речи и также не умел говорить без подготовки. В остальном же трудно представить себе больший контраст, чем тот, который обнаруживается между речами этих двух ораторов. Он обусловлен отчасти различием характеров, отчасти различием сфер, в которых они действовали, и публики, к которой они обращались. Исократ писал для образованных людей Эллады; афинские же суды присяжных и собрание самодержавного народа на Пниксе состояли преимущественно из пролетариев и мещан, и оратору, который хотел влиять на эти слои общества, не оставалось ничего другого, как спускаться до духовного уровня толпы. Отсюда то безграничное оплевывание противников, то бесстыдное искажение истины, то поверхностное отношение даже к важнейшим вопросам, которые характеризуют большинство речей, произносившихся в Афинском народном собрании и в афинских судах и от которых несвободны и речи Демосфена; отсюда и та театральная декламация, которую, по преданию, сам Демосфен признавал главнейшим ресурсом ораторского искусства. Но в этой области достигали совершенства и другие; что возвышает Демосфена над всеми ораторами его времени и делает его одним из величайших ораторов всех времен, — это сила его страсти, его возвышенный пафос, могучий поток его слов, которые, по гомеровскому сравнению, как град из грозовой тучи, осыпают противника, неодолимо увлекают слушателя за собою и не дают ему заметить скудости доказательств. Притом Демосфен, как далеко ни шел он в уступках вкусам своей публики, никогда не впадал в низменный тон демагогов и сико фантов, полновластно господствовавший в его время на афинской трибуне; и если он часто говорил в угоду толпе, то все-таки, когда нужно было, у него всегда хватало мужества открыто и смело отстаивать свои убеждения. Тем не менее лишь потомство вполне оценило Демосфена как оратора и даже, как обыкновенно случается, поставило его выше, чем он при всей своей величине заслуживает. Для современников же Исократ оставался неподражаемым, классическим образцом. Такой великий теоретик, как Аристотель, в своей риторике лишь мимоходом упоминает Демосфена и свои примеры заимствует предпочтительно из речей Исократа; Теофраст закончил свой очерк развития ораторского искусства также Исократом.
Не менее замечательным оратором, хотя и в другом роде, был сверстник Демосфена Эсхин, родом из аттического округа Кофокид. Он родился около 390 г. и происходил из хорошей фамилии, которая, однако, как и многие другие, потеряла свое состояние во время Пелопоннесской войны. После этого его отец Атромет поступил на военную службу в Азии, а затем, по возвращении домой, перебивался обучением детей, тогда как жена его Главкофея посвящала верующих во фригийские таинства, которые в то время, как мы знаем, имели много последователей в Афинах. Таким образом, Эсхин вырос в нужде; первоначально он попытал счастья в качестве трагического актера, затем вступил мелким чиновником на государственную службу и благодаря своим способностям постепенно возвысился до видного положения, как и его братья, из которых один, Афобет, занимал важный пост в финансовом ведомстве, а другой, Филохарис, достиг даже высшей должности в государстве — стратега. Несмотря на свой выдающийся ораторский талант, Эсхин никогда не унижался до занятия адвокатурою, равно как — или только в старости — до преподавания риторики; даже из речей, произнесенных им в защиту собственного дела, он издал только три — с политической целью и для оправдания против клевет своих противников. Эти речи принадлежат к самым совершенным образцам красноречия всех времен и вполне выдерживают сравнение с речами, которые произнес при тех же процессах его противник Демосфен; по силе выражения они почти не уступают последним и превосходят их истинно аттической грацией и изяществом.
Третьим из великих афинских ораторов этого времени был Гиперид из дема Коллита, приблизительно ровесник Демосфена и Эсхина. Получив образование в школе Исократа, он занялся адвокатской деятельностью и благодаря ей вскоре приобрел влияние и богатство. На политическое поприще он выступил впервые при разбирательстве той серии политических процессов, которая около времени сражения при Мантинее привела к падению Каллистрата и его партии (выше, с.203—204); но руководящего влияния он достиг лишь в позднейшие годы. Это был жуир, знаток в гастрономии и интимный друг красивых гетер; одной из знаменитейших его речей была защита Фрины от обвинения ее в кощунстве (выше, с.7). Как оратора, иные в древности ставили его еще выше Демосфена: по простоте, естественности и прозрачной ясности своего стиля он более всего напоминает Лисия, хотя, соответственно вкусу времени, его периоды построены несравненно искуснее. Зато он был лишен потрясающей силы демосфеновского красноречия и далеко уступает в грациозности Эсхину и в полнозвучности торжественным речам Исократа.
Век Исократа и Демосфена породил еще и множество других отличных ораторов, из которых, впрочем, большинство вскоре были забыты; только афинский государственный деятель Ликург и адвокат Динарх из Коринфа были восприняты в сонм классических ораторов. Некоторые из наиболее замечательных ораторов вообще пренебрегали опубликованием своих речей — например, Каллистрат из Афидны, защитительная речь которого в его процессе по поводу потери Оропа (выше, с. 187) осталась незабвенной для всех, кто ее слышал, и Демад из Пеании, может быть, величайший ораторский гений, какого произвела Эллада. Он природным талантом возмещал недостаток школьного образования и часто достигал одним метким словом большего эффекта, чем другие — кропотливо отделанными речами. Такой знаток, как Теофраст, сказал, что в то время как Демосфен — оратор, лишь „достойный Афин', Демад — „выше Афин'.
Одновременно с художественной речью развивалась художественная форма диалога. Ее колыбелью была драма; сиракузец Софрон в эпоху Пелопоннесской войны проложил для нее путь своими „мимами', сценами из народной жизни в разговорной форме и в прозе. Приблизительно в это же время жил Алексамен из Теоса, который первый начал облекать в форму диалога научные исследования. Для нас древнейшим образцом этого вида литературы является знаменитый диалог между афинянами и мелосцами о значении права сильного в международных отношениях, который мы находим в фукидидовой „Истории'. Но усовершенствован был диалог лишь в сократовской школе, которая нашла в нем средство облечь в литературную форму своеобразную педагогическую методу своего основателя. Особенно
